Дракон гладит ее везде, его пальцы ощупывают каждую складочку, каждое потаенное местечко с бесстыдностью любопытного ребенка, и девушка захлебывается от удовольствия, которое приносят ей его бессовестные пальцы. Казалось, время встало; криков, стонов и обжигающего наслаждения было так много, что девушка почти на грани обморока. Даже острые ногти, покалывающие чувствительную точку меж ее ног, не могут расшевелить девушку, та стонет тихо и еле слышно, и Дракон посмеивается, двигаясь в ее истерзанном лоне медленно осторожно, плавно, чтобы не причинить боли. Все существо девушки, казалось, превратилось в сплошное наслаждение, она не видит и не слышит ничего, не ощущает прикосновений. Шлепки влажных тел становятся все чаще, все жестче в ее лоно входит его напряженный член, и девушка кричит и бьется в его руках в последний раз, чувствуя, как Дракон сжимает ее с хриплым стоном, кончая, и его горячее семя льется в ее тело.

Над морем разлился солнечный свет, волны, покачивающие корабль, были похожи на гладкий смятый шелк, чуть колышущийся от легкого бриза.

Запахивая полы легкого шелкового пестрого халата, небрежно затягивая широкий пояс, из кают, расположенных на полуюте, вышел мужчина, совсем юный и по-юношески стройный на первый взгляд. Свежий ветер тотчас налетел на него, холодными ладонями касаясь разгоряченной влажной кожи, остудил мокрые виски, колыхнул гладкое покрывало черных волос, лежащих на плечах. Мужчина закрыл темные глаза, сладко потягиваясь, и с наслаждением подставил лицо ветру, позволяя ему подсушить заплетенные на висках волосы и остудить разгоряченное после ночи любви тело.

Новая наложница — так уж вышло, — спала в растерзанной, смятой постели. Она не двинулась, не открыла глаза даже когда он проснулся, чуть сдвинул ее расслабленное тело, снял со своего плеча ее голову и уложил девушку на ту часть постели, белье на которой было прохладным от утреннего воздуха. И проспит она еще долго, судя по всему… что ж, ей можно будет уделить внимание вечером, а пока — дела.

Стоило только пестрой в бьющихся на ветру шелках фигуре появиться на палубе, как рядом тотчас оказался боцман — человек аккуратный, собранный, внимательный и мрачный, как ворон, нахохлившийся на суку мертвого дерева.

— Хорошо ли спали, господин Командор, — сухо произнес он, скорее отдавая дань уважения, чем действительно интересуясь. Всем на корабле, от капитана до самого последнего матроса, было известно, как проводит свои ночи тот, кого называют Командором. Днем корабль под названием «Буревестник» под началом того, кого называли Командором, дрейфовал в море, не очень далеко от берегов, а ночью…

Боцман, очень аккуратный и даже дотошный в мелочах человек, приглаженный и опрятный, на одежде которого были застегнуты абсолютно все пуговицы, а пряжки на башмаках и поясе начищены до блеска, просто плечами передергивал от мерзости при мысли о том, чем занимался Командор ночами. Безобразие на корабле! С таким отношением Командора к делу весьма сложно сохранить железную дисциплину. Крики и стоны его рабынь не давали покоя матросам. Впрочем, самому Командору было глубоко плевать на то, что думают о нем и о его способах развлечения его подчиненные. А покуситься хоть на одну его женщину, которых у него теперь, к слову, было четыре, не отважился бы ни один матрос. Одного взгляда его недобрых черных глаз было достаточно для того, чтобы осадить самого ретивого мечтателя и желающего женской ласки, и потому бунтов на корабле не было.

«До поры, до времени, — зло думал боцман, пряча лицо от ветра, который с утра был, пожалуй, слишком свеж. — Это не дело, не дело…»

— Да, благодарю, — меж тем ответил тот, кого называли Командором, с удовольствием вдыхая холодный воздух, пахнущий соленым дыханием моря. В то время как боцман отворачивался от жалящего его холода, Командор в легком шелковом халате наслаждался свежестью утра. Его кровь была слишком горяча, в ней горел огонь, и боцман поймал себя на мысли, что Командор — будь его воля, — просто скинул бы свои пестрые тряпки на палубу и прыгнул бы освежиться в голубые шелковые волны. — Есть что-нибудь интересное?

— Нет, господин Командор, — ответил боцман с вежливым поклоном. И снова недовольно поморщился. — Никаких новостей.

Последняя новость и последнее событие — спасенная девица, носящаяся по волнам, уцепившись за балку корабля, — сейчас спала в каюте Командора. Капитан велел выловить бедняжку из неласковых волн; ему она показалась подозрительной, он настаивал, что она шпионка — уж больно она боялась слова «Дракон», просто в истерике зашлась, когда узнала, что Дракон лично хочет поговорить с нею, — но Командор отверг эти подозрения… гхм, весьма оригинальным способом.

В ответ на слова боцмана Командор кивнул головой и неспешно направился к помещению, где намеревался позавтракать, вероятнее всего — в компании капитана.

Несмотря на кажущуюся свежую молодость, Командора боялись. Он был фигурой если не первой в государстве, то и далеко не последней. Занимая высокое положение, прислуживая лично правящему Дракону, он был достаточно богат, а являясь Драконом — еще и чертовски опасен и силен, несмотря на обманчивую внешнюю хрупкость. Именно поэтому ему и доверили эту миссию — патрулировать прибрежные воды.

Дело было в том, что с недавних пор купцы, привозящие свои товары со всего света в порты Суиратона, начали жаловаться, что на торговых путях вдруг появились пираты — дело само по себе невероятное, неслыханное! Нападая на корабли, они не только грабят, но и убивают всю команду с какой-то неистовой яростью, и особенно жестоко они поступают с теми из кораблей, что несут на себе знак принадлежности Дракону — любому, вне зависимости от его имени, положения и знатности. Стоило капитану корабля поднять флаг с символикой Дракона, как негодяи налетали на него и не оставляли и целой щепки от судна. Ограбленное, с перебитой командой, судно нещадно расстреливалось изо всех пушек и поджигалось, чтобы до дна достигли одни лишь бесформенные головешки, кое-как скрепленные меж собой железом. Разбойники словно кидали вызов правящему Дракону; они злили его, и каждый сгоревший корабль был словно пощечина правителю.