Шрифт:
– Я буду быстро называть слова, – объяснила она, – а ты говори противоположные по значению. Готов? Начали?
Я подобрался, привёл мысли в порядок, представил себя вновь в школе, на выпускном экзамене, и приготовился сражаться за право быть избранным. Те экзамены я сдал. И неправда, когда говорят, будто я придурок. Я просто понимаю всё слишком буквально.
– Холодный.
– Горячий.
– Белый.
– Чёрный.
– Стоять.
– Сидеть.
– Тонкий.
– Толстый.
– Хорошо!
– Плохо.
– Закончили!
– Начали.
Она вновь нахмурилась; возможно, я её чем-то расстроил, поэтому стиснул зубы, призывая на помощь всё своё мужество и эрудицию, – я просто должен сдать экзамен! Иначе эти волосы, эти глаза, этот красный зонт, цветы на столе – напрасно…
– Хватит. Кончай комедию ломать!
– Недостаточно. Начинай трагедию делать.
– Слушай, ты специально, да?
– Заткни уши, я нарочно, нет, – меня не поймаешь на запутанных фразах.
Она втиснула голову в ладошки, склонившись над столом, возможно, тоже собиралась с мыслями. Это же не просто тест, а на совместимость! На всю жизнь! На проверку слуха уговора не было, но она, применив новую тактику, прошептала еле слышно:
– Боже! И какой был смысл…
– Дьявол! Никакой ерунды не было.
– Чтобы я ещё когда-нибудь согласилась пойти к этой женщине…
– Ты всегда отказывалась лежать с тем мужчиной.
– Идиот!
– Умница.
– Тебя мама в детстве не роняла? – похоже, задания всё усложнялись.
– Меня папа в старости поднимал.
– Проклятие Господне! Наказанье!
– Чёртово прощение. Поощрение.
– Ты глухой? Говорю, не юродствуй!
– Я всё слышу. Молча молись.
– Ты на самом деле душевнобольной или я тебе не нравлюсь?
– Я понарошку физически здоровый, ты мне нравишься.
– Пошёл вон!
– Вернись.
Я видел: мной недовольны. Но почему? Я же стараюсь! Похоже, всё безнадёжно, потому что с каждой фразой она старела, сжималась, горбилась, словно её ударили, и вдруг… воспрянула и проговорила чётко каждую букву:
– Я т-е-б-е н-е н-р-а-в-л-ю-с-ь!
– Т-ы м-н-е н-р-а-в-и-ш-ь-с-я, – повторил я.
Что-то промелькнуло в сливах-глазах, может быть, блик лампочки или вино просочилось в кровь бодрящим нектаром, но этот блеск оживил, воскресил увядающие лепестки вчерашних цветов.
– Я дура, – скороговоркой произнесла она.
– Ты умная, – согласился я.
– Уродина!
– Красавица.
– Грубая!
– Нежная.
– Тяжелее воздуха!
– Воздушная, – я замер, украдкой покосился, уверенный, что засыпался, ответил неправильно. Но девушка светилась. И белое каре волос с тёмным и алым придавали лицу ангельский, именно воздушный оттенок.
– Хитрая!
– Честная.
– Страшная!
– Прекрасная.
– Громоздкая!
– Миниатюрная.
– Дикая!
– Дом… Декоративная.
– Ты меня ненавидишь?
– Я тебя люблю…
Мы прожили вместе уже пять лет, наш маленький сын недавно стал бормотать что-то вроде «мама». Я работаю кассиром в Сбербанке и горжусь оказанным доверием. Друзья часто спрашивают: неужели я ни разу не ссорился с женой? Что им ответить? Просто я любим, люблю и счастлив. И какое чудо всё-таки придумали – тест на совместимость! Вот только не знаю, когда он закончится…
1994 г.
Монополь
Если вы имеете хоть какое-то представление о том, что такое детский лагерь отдыха со всеми его правилами и режимом, то, надеюсь, не осудите нашу скромную компанию, которая регулярно после отбоя выбирается за территорию. И за полночь сидит у спокойного, гладкого лесного озера, слушая песни лягушек, комаров и разнообразных, внезапно проснувшихся птиц.
Наша компания – это Рита, Влад и я. Что касается Риты, то это обыкновенная, хотя и симпатичная девчонка. Но она слишком уж любит напускать на себя сверхтаинственный вид, и при этом её тёмные чайки-брови приподнимают пушистые изогнутые края, что действительно придает её лицу ведьмоватое выражение. Надо ли говорить, что инициатором всех этих ночных вылазок была именно она?
Владик имеет особенность молоть полную чепуху с таким серьёзным видом, что ему невольно хочется верить, но в основном он предпочитает не рассуждать, а если и говорит, то с неподражаемой иронической интонацией. Он выше меня чуть ли не на полголовы, подтягивается на турнике в два раза больше и не скрывает своё подчёркнуто любезное отношение к Рите. Но бич Влада – его уши. Они до того огромные и оттопыренные, что если бы Влад умел махать ими, то непременно бы взлетел.
О себе не хочется распространяться. В принципе меня зовут Женя Стреклинский, но где бы я ни находился: в школе, во дворе или в этом лагере отдыха – все почему-то с первой встречи начинают звать меня Стрик. О своей внешности я имею довольно поверхностное понятие, потому как то, что показывает зеркало, меня абсолютно не удовлетворяет: нечто уж слишком конопато-рыжеватое, напоминающее подстреленного воробья.