Эйдан пододвинул к себе тарелку, чтобы продолжить есть суп: по зрелом размышлении, он решил не отсаживаться обратно, а так и продолжил обнимать Лейтис за плечи одной рукой, только ослабил объятья, чтобы ей тоже было удобно есть. Потому что ему ужасно нравилось сидеть так, чувствовать рядом тепло ее тела — и ей, кажется, нравилось тоже. Он ощущал, что так лучше для нее, и эти ощущения были прекрасны сами по себе. Он чувствовал свою сабу.

Лейтис фыркнула:

— Меня учили варить варенье. Кажется, это пережитки прошлого, задержавшиеся в программе примерно с тех пор, когда хозяйка замка должна была уметь наготовить запасов, чтобы в случае чего держать осаду. Не думаю, что Тэвишу это очень поможет.

— А грибы мариновать? — совершенно серьезно осведомился Эйдан. — Тэвиш каждый год переживает, что тут вокруг дома и в лесу полно грибов, а ему одному с ними не управиться. Пообещаешь ему помощь — завтра же с утра убежит в лес, обвешавшись корзинами. Ну и, в принципе, можешь ему на кухне помогать, с чем требуется: что-нибудь мешать или резать.

— В крайнем случае, в интернете посмотрю, чего с ними делать, — хихикнула Лейтис. — Невелика проблема. А человек порадуется. Может, кстати, и меня за грибами возьмет. Это ж можно?

— Можно, разумеется, — он снова разулыбался, чувствуя какую-то новую для себя радость, очень приятную: от того, что Лейтис перестала пугаться, от того, что она действительно обживается здесь, у него, и собирается идти с Тэвишем за грибами. Эйдану в этом виделось что-то очень домашнее, уютное, интимное. Отношения, которые у них теперь были не на двоих с дворецким, а на троих. И это очень согревало. — Я полагаю, в сопровождении Тэвиша ты можешь ходить куда угодно, без моего специального разрешения — за покупками, на прогулки…

— Хорошо, спасибо, это мне важно, — согласилась она и вернулась к супу.

— Пожалуйста, Лейтис, — ответил Эйдан, в этот раз не став говорить "не за что". Исключение из запрета, а это было именно оно, не делалось просто так. Она его заслужила свои искренним желанием помогать Тэвишу и налаживать с ним отношения за пределами "принеси мне воды" и "где на первом этаже ванная комната?" — Можно, потому что ты чудесная и хочешь приятно и полезно проводить время вместе с Тэвишем. Чему я очень рад, от всей души.

Приятно и полезно проводить с ней время самому Эйдану тоже хотелось, поэтому, когда они управились с супом, а потом и со стейками, он позвал Лейтис посидеть в гостиной, где можно было обнимать ее куда удобнее, устроившись на диване, и обсуждать завтрашний поход за одеждой и прочими нужными вещами для нее.

"— А вот теперь ты будешь моей, — зарычал на ухо Эйдан, схвативший обе ее руки и навалившийся на нее всем телом. — Ты моя саба, и я могу делать с тобой все, что захочу.

— Но ведь… вы ведь были так добры?

— Я и сейчас буду добр, если ты не станешь сопротивляться…"

Лейтис вздохнула. Как-то не слишком возбуждало. Это был очень-очень тяжелый день, который она закончила одомашненной, небесхозной сабой. И думать об этом — значило не уснуть. Хотя на самом деле правила, введенные Эйданом, оказались ничего так. Это ее успокоило, и выплесков магии больше не было. Но все-таки хотелось перед завтрашним днем отоспаться, а для этого стоило бы помастурбировать перед сном, это ей обычно помогало расслабиться и уснуть. Тут даже рукой можно: никто не увидит, не нужно сжимать ноги и работать только мышцами, делая вид, что ничего не происходит, чтобы не полезли "помогать". Не то чтобы она не могла справиться с насильником, с ее-то способностями, но зачем заводиться? А вот фантазия не складывалась. Может, представить, как Эйдан ее побьет? В голове немедленно возникли образы скамьи для порки и кнута. Нет. Не то. И вообще, неинтересно представлять такое, какое Эйдан не сумеет с ней сделать. А, вот, например.

"— Ты очень виновата и будешь наказана.

— Но, мастер Эйдан, зачем мне для этого раздеваться?

— Затем, чтобы я вставил в тебя вот эту штуку, и ты вспомнила, для чего вообще домам нужны сабы"

Эта фантазия ее захватила полностью, и с мыслью об огромном черном дилдо внутри, которое растягивает почти до боли и которым ее наказывает Эйдан, Лейтис заснула.

В мечтах можно было ни в чем себе не отказывать. И Эйдану этого очень хотелось после того, как он очень целомудренно обнял Лейтис у двери в ее комнату, еще более целомудренно поцеловал в щеку, пожелав спокойной ночи, и как истинный джентльмен удалился к себе в мыслях о том, как облегает ее красивую упругую грудь тонкий шелк его пижамы. И о том, что в норме после помолвки никто не ждет от дома и саба целомудрия. В мечтах Эйдан развязывал на Лейтис пояс халата прямо в коридоре, намотав его на руку, крепко обхватывал за талию и вваливался в комнату, вслепую, жадно ее целуя. С треском отрывал пуговицы от пижамы, пока раздевал ее с торопливой похотью, чтобы успеть, пока они дойдут до кровати, а там — привязывал этим самым поясом от халата к кованой спинке, поставив кверху попкой, наверняка такой же восхитительно красивой и округлой, как и грудь.

И наконец-то сжимал в руке эти разноцветные хвостики, чтобы потянуть голову Лейтис назад и вбок, а потом лизать и кусать шею, на которой так невыносимо чувственно поблескивал обруч ошейника. Он представлял, как берет ее сзади, резко, порывисто, и лоно Лейтис сжимается вокруг его члена, а он рычит ей на ухо "Моя", много-много раз повторяет хриплым шепотом: "Моя, моя, моя, моя…" И Лейтис стонет на это: "Да, да, да, да", — горячо и страстно. А потом Эйдан шлепает ее по восхитительной попке, один раз и другой, и третий, не переставая трахать… Это было очень хорошо, но недостаточно. В мечтах и впрямь можно было ни в чем себе не отказывать, и у него в руке тут же появилась короткая плетка-змейка, которой он бил наискосок от локтя, оставляя на спине Лейтис яркие красно-розовые полосы. А она с не меньшей страстью стонала от его ударов и просила еще. И они кончали одновременно. А потом Эйдан долго и нежно вылизывал каждый след от плетки.