Монах продолжал молчать, механически поглаживая притихшего Пепе; морщины вокруг глаз и губ настоятеля стали глубже, а в серых, как мглистое утро, глазах оставалась роса страха.

– М-м-да,– хрипло вымолвил он, чувствуя, как жжет его висок взгляд сына Эль Санто.– Цена спокойствия нашего края одна – смерть.

– Что ж, где тонко, там и рвется! Мой эскадрон пересек всю Мексику, падре, с запада на восток и обратно. И вот что я вам скажу: идет война. Сегодня все люди в большой беде и не знают покоя! А с этой тварью,– Луис брезгливо поморщился от настоявшегося в обители плебейского запаха чеснока,– мне всё ясно! Бьюсь об заклад, это выверты какого-то инсургента, тронувшегося умом. Ну да ладно, у меня есть на этот счет свои соображения, падре. Клянусь камаурой Папы, я доберусь до него… и то-гда… – жесткая улыбка раскроила лицо капитана.– Я сдеру кожу не только с его лица!

– Не зарекайся,– с плохо скрытым раздражением в голосе оборвал его Игнасио: – ЕГО не берут пули. Солдаты сержанта Аракаи стреляли в него…

– Солдаты Аракаи! – лицо Луиса скривила гримаса презрения.– Да эти евнухи порох на полку не знают, как насыпать. Всё это дичь! Они просто послали пули в мо-локо…

– Не знаю, не знаю… Олени не уходят от их свинца.

– Так что же, падре,– де Аргуэлло терял последние крохи терпения,– по-вашему, он взаправду злой дух?

– Двадцать человек только в Санта-Инез уже приняли дикую смерть. Последним был кузнец Хуан де ла Торрес, помнишь, наверно? Он подковал еще твою лошадь в прошлом году.

– Духи, жрецы, пернатые змеи! Вы же белый человек, патер. Католик! – негодующе фыркнул драгун.

– Да, но я еще и португалец, Луис. И всё, что касается потустороннего мира, у моего народа не вызывает кри-вых усмешек. Ожидание смерти для нас – хуже ее самой.

– С меня довольно, падре! Увольте! Уберите свои догадки к остальным сокровищам, кои хранит ваш сундук. Пора поговорить о деле… – Луис поднялся, оживил пламенем свечи затухшую сигару, отошел к двери.– Меня интересует карета, знатный сеньор и девушка-мексиканка, которые были в ней. Его зовут Диего де Уэльва, ее – Тереза.

– Карета? – Игнасио поднял в удивлении брови.—Нет, сын мой… Такое, ты знаешь, в наших глухих местах было бы событием, о котором трещат потом целый месяц…

– Вы уверены, падре? – в глазах капитана замерцал зловещий огонь.

– Как Бог свят.

Монах уже думал о чем-то своем, уставший и постаревший за время беседы, как показалось собеседнику, лет этак на пять.

Луис де Аргуэлло кусал губы. Он не хотел верить, но не мог, не мог отрицать, что и сам уже долгое время чувствовал всеми фибрами присутствие зла. В тайниках души он признавался себе, что боится уверовать в сказанное настоятелем Санта-Инез, так как сразу бы понял, как безна-дежны и тщетны его усилия.

– Ты давно не был в Монтерее? – падре отпил из кувшина молока, чтоб смочить севший голос.

– Полгода, а что?

– Держись совета, который я дам тебе, сын мой, и ты только выиграешь. Я не возьмусь объяснять, отчего и зачем делаю сие… Твоя гордыня все равно не снизойдет до понимания сути… А посему просто выслушай.

Луис насторожился и замер, впившись в седого монаха, взор которого стал тяжелым и темным, будто свинец.

– Завтра же после крестного хода поезжай к отцу в Монтерей, отдохни, и пусть молитва не сходит с ваших уст…

Игнасио стал доставать одеяло из сундука, а капитан стоял у порога с бледным лицом, словно вкопанный в землю столб.

– Падре,– тихо сказал он,– благословите меня и окропите саблю святой водой.

Священник задумчиво кивнул, вглядываясь в карие очи Луиса. Там тлели обида и горечь, посыпанные горячим пеплом страха.

– Верно, сынок, где же еще прикажешь искать источник силы, как не в вере Божьей… Suum cuique 30 .

Святая вода хрустальной росой заискрилась на голубой стали, губы драгуна коснулись прохладной бронзы креста.

– …охрани нас, возлюбленный Отец наш, и пребудь с нами, и дай нам знак, как исполнить волю Твою. Ты наш свет и спасение! Так убоимся ли мы кого?!

За окном с утра стоял веселый гвалт: сетчатые гамаки-постели в хижинах были пусты. Люди, нацепив лучшую одежду, высыпали на бело-песочный берег реки: купались, поздравляли друг друга, пускали по течению разноцветную радугу цветов.

Настоятель миссии падре Игнасио не знал, куда деваться от забот, бушели 31 которых явно превышали все ожидания. Рослую фигуру доминиканца можно было увидеть в дюжине самых разных мест, и везде – с советом, приказом, помощью.

С десяток краснокожих уже с азартом пыхтели над разделкой двух бычьих туш длиннорогой голландской породы. Детвора муравьями таскала хворост – пиршество обещало быть буйным, готовилось настоящее ассадо кон куеро 32 .

Отец Игнасио помог пожилой индианке забросить на спину корзину с маисом, а сам подумал: «Только бы всё обошлось до крестного хода!»

Тревога его была не напрасной. Драгуны дона Луиса браво подкручивали усы, озабоченно роились у дверей, так и норовя запрыгнуть в винные погреба. Благо, амбарные замки, посланные в дар господином Кусковым, служили надежно; стояли, как русские,– насмерть,– не собьешь!