Несмотря даже на колкости, которые Мария отпускала в адрес моей нации, ее выступление мне очень понравилось своей живостью и убеждением. Я понимал: все, о чем она говорит суровая реальность, которая ожидает нас. Но что нас ждет здесь в этой деревне, если мы останемся? Об этом как раз она и размышляет, призналась Мария. Готового решения пока нет, но есть одна мысль, ее следует обсудить с твоим наставником. «Тогда я пойду, ведь меня ждут» Но она не позволила: «сиди, он скоро сам сюда придет. А пока пей чай и рассказывай. Как вас встретили женщины, я ведь пришла позже.

– Они нас встретили хорошо, особенно понравилась еда, но вот смущает меня один эпизод этой встречи, который нас смутил, да и ваших женщин, кажется тоже. – И я рассказал старосте о том калеке, который пытался оказать нам какие-то непонятные знаки внимания. Мой рассказ заинтересовал Марию, и она глубоко задумалась.

Как она и предполагала, вскоре пришел Каспар. Он упрекнул меня в медлительности – все ждут карту, а ты куда-то пропал.

– Георг не виноват, – вмешалась Мария, – это я его задержала. Сейчас ты отнесешь им карту и через час возвращайся, – обратилась она ко мне, – за это время попробуй рассказать им о холоде, голоде и диких зверях. Будут спрашивать о Каспаре, скажи им, что вы с ним разминулись.

Я примчался к кузнице; там меня встретили недовольным ворчанием. Смотреть карту теперь нет возможности, под навесом уже совершенно темно. Лавуазье только что вернулся от старушки, у которой находился на лечении Жюльен; новости неутешительные, парню еще два-три дня придется полежать. Многие из присутствующих возмутились: зачем ему лежать, если мы понесем его на носилках? Оказывается, еще не закончено лечение. Тотчас к больному отправились Лангар и Александер и вернулись вскоре смущенные; Жульен заявил, что если мы будем настаивать и тащить его насильно, он предпочтет остаться в этой деревне навсегда. Противники ухода возликовали, теперь перевес на их стороне. Я пересказал им набор лишений, которые ожидают нас в пути. Если признаться честно, когда я перешел к нападениям диких зверей, то сгустил краски настолько, что самому стало не по себе. Оставив их в состоянии глубокой задумчивости, я отправился к дому старосты. Разговор там шел на повышенных тонах, и мне довелось услышать последнюю фразу: если ваше решение уйти окончательное, то оставьте здесь мальчика, сохраните жизнь хотя бы ему одному. Мальчика – это обо мне! Нужно показать им, что я давно уже взрослый. Нарочито сильно хлопнув дверью, я прямо с порога сделал заявление.

– Если вы обсуждаете мою судьбу, то можете особо не утруждаться. Решение я уже принял сам – я остаюсь!

Должен сказать вам, что они оба опешили от неожиданности. Даже Мария, хотя она совсем недавно просила меня об этом; но она тут же пришла в себя.

– Вот и хорошо. Решение достойное взрослого человека, – в ней в эту минуту заговорил педагог, – разве это не похвала тебе, Каспар? Ведь это твой воспитанник, значит, ты научил его столь трезвым суждениям. Браво!

– Он ошибается, Мария, и говорит необдуманно. Он поступит так же, как и я: мы завтра уходим. Я думаю, что уходим все. В любом случае, Георга одного я никогда не оставлю, об этом я дал клятву его родителям, нарушить ее я не вправе ни при каких обстоятельствах.

– А если он все-таки останется, тогда что? – спросила хозяйка дома.

Каспар, видимо, растерялся, и молчал, лицо его стало мрачным; мне было жаль его. Но при одной мысли, что придется спать в сыром промозглом лесу на голой земле, не в состоянии укрыться от ветра и дождя, душа моя пришла в такое возмущение, что совладать с ним было выше моих сил. Я умоляюще посмотрел на гувернера.

– Может быть, попробуем, переждать здесь до лета? – робко спросил я. Вся моя решительность вдруг куда-то исчезла.

– Попробовать можно, но кто нам даст гарантию, что завтра нас не схватят и не поволокут на виселицу или на вечную каторгу?

– Я дам, – твердо сказала Мария, – но лишь при условии выполнения вами некоторых обязательств. Но об этом завтра.

Когда мы стали укладываться на свои места под навесом, сено вокруг нас зашевелилось; оказывается никто из матросов еще не спал.

– Ну что решили, командир? – поинтересовался кто-то из темноты.

– Остаемся, друзья, до тепла, – ответил после долгой паузы Каспар.

Со всех сторон негромко прозвучало троекратное виват.

– Мне кажется, кто-то из нас не сказал виват, – уточнил Каспар.

– Я, командир. Я завтра ухожу, – ответил ему Ронсед, – неужели вы надеетесь на снисхождение со стороны русских?

Ночью пошел дождь. Нам было слышно, как его струи шелестели по соломенной крыше навеса, ветвям деревьев. Навес был пристроен к стене кузницы и имел еще две стены, с вечера в нем было сухо и тепло, но одна сторона оставалась открытой, и к утру стало настолько холодно, что мы проснулись, хотя еще было совсем темно. Каспар тотчас использовал это обстоятельство.

– Заметьте, мы лежим под навесом, зарывшись в сухое сено, но так продрогли, что спать невозможно, а как сейчас в поле? или в лесу?

Все молчали. Отозвался только Ронсед, заявивший, что еще вчера у него болело горло, потому он не мог кричать ура, это с удовольствием он сделает сегодня. – Ура, мы остаемся! – И добавил: «за углом кузницы лежат кучи камней и глины, кажется, их приготовили специально для строительства». Дождь прекратился, и мы взялись за работу. Ронсед из соломенной трухи и глины приготовил раствор – оказывается, он понимал в этом деле – и мы быстренько сложили на этом растворе великолепную, как нам казалось, стену, оставив в ней узкую дверь. Изнутри стены нашего жилища утеплили циновками, а одну повесили на дверь. Как хорошо они пригодились эти циновки, которые силой заставлял нас плести Каспар! Теперь же нам казалось, что мы все были тогда столь предусмотрительны, и гордились этим безмерно. Так же, как и своим, ставшим таким уютным, домом. Первая нас навестила староста.