Шрифт:
– Неужели мы так расстанемся с Александром Ивановичем, неужели для него не найдется нескольких слов?
– Найдется, – послышалось в толпе, и какой-то рабочий начал было речь. Тут же стоявший полицейский пристав, приняв грозный вид, крикнул:
– Никаких речей! – и, когда другой рабочий всё-таки хотел что-то сказать, раздался оклик того же полицейского:
– Молчать!
Тут же я услышал в толпе слова:
– Не долго молчать!
Стали расходиться. Никогда не забуду выражения лиц рабочих, когда они проходили мимо полицейского и начальства, смотревшего вызывающе. Рабочие молчали, но молчание было зловеще. Представители четвертого сословия как будто предчувствовали наступление другого времени, когда не им, а другим придется молчать.
Хотя я хорошо был знаком с приемами и тактикой власть имеющих, в особенности полицейских, всё-таки меня поразили бестактность и недальновидность столичной бюрократии. Какая опасность могла быть от надгробных речей рабочих? Сам покойник, Александр Иванович, задолго до своей смерти перестал быть активным деятелем и не принимал участия в каких бы то ни было ниспровержениях. Несколько прощальных слов, как я узнал, хотели сказать у его могилы мирные рабочие из типографии журналов, где Александр Иванович работал.
Скиталец – Степан Петров. Могу сказать: мой, некоторым образом, духовный сын. Приехав как-то раз в село к своему другу мировому судье Самойлову, я узнал от него, что в Обшаровке имеется самородок, столяр Петров, – философ, изобретатель самоката (велосипедов тогда еще не было). Попросил Самойлова познакомить меня с ним. Петров пришел. Увидел я степенного, с умным лицом крестьянина; говорил он медленно, будто обдумывая каждое слово. Весь вечер мы беседовали с ним. Ясность ума, правильность суждения о земстве, о крестьянском самоуправлении, о религии действовали чарующе. Прощаясь, Петров сказал, что у него имеется мальчик Степан, который хорошо пишет стихи, и которого всё тянет в город к образованным людям. На другой день утром пришел ко мне этот мальчик, довольно рослый для его возраста, говорил басом. Принес он свои произведения. Не откладывая в долгий ящик, я этого Степана забрал с собой в Самару. Познакомил его с редактором «Самарской газеты» и достал ему место писца в окружном суде 333 В то же время он пел в архиерейском певческом хоре, а вращался всё среди литературной братии. Особенно покровительствовал ему Горький. И таким образом вырос Скиталец.
333
Познакомил его с редактором «Самарской газеты» и достал ему место писца в окружном суде. Сам Петров (Скиталец) о своих коллегах и о своей работе судебного писца в Самаре заметил в позднейших (1917) мемуарах: «Да и никто из них не любил этого тошнотворного, мертвецкого труда, все работали из-под палки, ради куска хлеба, ожидая с нетерпением, когда стенные часы пробьют три» (РГАЛИ. Ф. 484. Оп. 2. Ед. хр. 56. Л. 162). Имя Тейтеля в его воспоминаниях не упомянуто, в качестве своего благодетеля мемуарист назвал Карла Карловича Позерна (1844– 1896). Позерн, как и Тейтель, был юристом, присяжным поверенным, его дом, как и дом Тейтеля, был своеобразным клубом местной интеллигенции. Ранее, в 1874 году, Позерн, выпускник Императорского Московского университета, «был вынужден покинуть Москву по прикосновенности к Нечаевскому делу» (Оклянский Ю. М. Шумное захолустье. Кн. 1. С. 15).
Псевдоним Скиталец вполне соответствовал характеру Петрова. Он точно скитался. Сегодня здесь, а завтра там. Высокого роста, говорил басом и не расставался со своими гуслями, на которых артистически играл.
В моей коллекции фотографических карточек имеется карточка отца Петрова с трогательной надписью: благодарность за то, что вывел сына на дорогу.
Осип Ильич Фельдман.
Кто не знал, и кто не слышал об известном гипнотизере Фельдмане? В начале 1890-х годов вся русская читающая публика увлекалась сообщениями о «чудесах» Фельдмана. Самые серьезные органы печати, «Русские ведомости», толстые журналы посвящали свои статьи исследованиям вопроса о гипнотизме, с которым впервые познакомил широкое общество Фельдман 334 Многие заседания медицинских обществ тоже были посвящены этому. Главным образом интересовал всех вопрос: кто такой Фельдман? Таится в нем какая-нибудь неведомая сила или он, попросту сказать, шарлатан, и можно ли гипнотические его сеансы объяснить чисто научно?
334
В. Г. Короленко записал в личном дневнике в апреле 1893 года: «Газеты сообщают о чудесных исцелениях, производимых фокусником – евреем Фельдманом. Я видел этого Фельдмана, и, признаюсь, он показался мне прямо шарлатаном, но действие его гипноза и исцеление – едва ли можно оспаривать, что одно другому не мешает, ибо сила веры – субъективна» (Короленко В. Г. Полн. собр. соч. Дневник. Т. I. 1881–1893. Полтава: Гос. изд-во Украины, 1925. С. 257–259).
В мрачное, реакционное время, когда нет живой общественной деятельности, человек ищет удовлетворение даже в спиритизме, гипнотизме, во всем сверхестественном, чудесном.
Пребывание Фельдмана в Самаре послужило поводом для устройства у нас нескольких вечеров, на которых он производил свои сеансы. Помимо, так сказать, своей «специальности», Фельдман был крайне интересный собеседник. Он объехал всю Европу и Америку, много рассказывал о своих встречах с интересными людьми, возил с собой громадных размеров альбом с автографами многих выдающихся общественных и государственных деятелей, как Европы, так и Америки 335 Были автографы президента Американских Соединенных Штатов Рузвельта, наших великих князей, ученых – Менделеева, Шарко 336 и других.
335
возил с собой громадных размеров альбом с автографами – альбом врача-психиатра Фельдмана (1862–1912) сохранился (см.: РГАЛИ. Ф. 1 188. Оп. 1. Ед. хр. 5). Кроме прочего, в нем имеются фотографии и автографы Гарина-Михайловского и самого мемуариста (см.: Там же. Л. 185–186).
336
Шарко Жан-Мартен (1825–1893) – французский врач-психиатр, учитель Зигмунда Фрейда.
Фельдман очень интересовался уголовными делами, предлагал свои услуги – путем гипноза добиваться признаний обвиняемых. Говорил, что в Америке, в сложных случаях, прибегают к этому способу. Я, конечно, отклонял такие предложения, считая это насилием над волей и сознанием обвиняемого.
Конец ознакомительного фрагмента.