— Об этом ты тоже прочитал в шпигеле?

— А… разве не знаете?

— А откуда я должен бы знать?

— Но я слышал, что у Конгрегации есть тайные библиотеки, в которые собираются книги, чье содержание изучается только высшими чинами. О том, что в них написано, не рассказывают обывателям, чтобы не смущать умы… Разве это не так? И у вас нет ничего о Древе Миров? А я так понял, майстер Гессе, что вы о нем знаете…

— О нем я знаю, — уже серьезно ответил он. — Я его видел.

— Да ладно?! — в голосе Грегора была такая смесь зависти и неверия, что он не сдержал улыбки, повторив:

— Я его видел. Но… начинаю подозревать, что неверно его понял. Древо — это наш мир, человеческий, земной, а также миры ангельские и тому подобные уровни бытия, так? Ветви помельче — это все те времена и события, которые могли бы случиться или могут случиться. Неслучившееся — отмирает и отсыхает. Верно?

Грегор переглянулся с отцом, явно колеблясь в выборе ответа, и Курт повторил:

— Верно?

— Не совсем, майстер Гессе, — осторожно ответил Харт. — Ветви — это миры. Потому Древо и называется так, как называется.

— Миры… в каком смысле?

— В том же, что и этот, — широко повел рукой бауэр. — Где-то есть такой же мир, в котором, быть может, живет майстер Курт Гессе, который когда-то не стал служителем Конгрегации. Та ветвь не отмерла, не отсохла, она просто растет себе поодаль от той, на которой существуете вы. Где-то есть мир, в котором и Конгрегации-то никакой нет, хотя есть все та же Германия, Империя… или есть Германия, но нет Империи — уже или вообще, потому что когда-то что-то пошло не так, как в привычном нам мире. Где-то есть мир, в котором материки, известные нам, имеют другую форму и другое расположение, и никакой Германии там нет и никогда не будет. Где-то есть мир, в коем все еще времена, сравнимые с Христовыми, а где-то время умчалось так далеко вперед, что наше с вами бытие там сочли бы глубокой древностью. Миры, майстер Гессе. Многие, многие миры. Люди, события, времена. Где-то в одном из них исчез магистериум и появился здесь.

Тишина, повисшая над маленьким лагерем снова, была теперь долгой, глубокой, непроницаемой. Курт видел, как Грегор переводит взгляд с одного лица на другое, во взгляде этом проступает почти сострадание, словно его отец только что сообщил трем людям рядом о смертельной болезни, поразившей каждого из них.

— Стало быть, — чуть слышно проговорил Мартин, наконец, — есть и миры, в которых победа осталась за местным Каспаром? Или даже те, в которых… Христа никогда не было?

— Этого мы не знаем, — мягко отозвался Харт. — Но думаем, что Создатель в каждом мире оставил человеку путь к спасению. Быть может, где-то Он явился в другое время и под другим именем, и принял другую искупительную смерть. Ведь если история там шла иначе — были там и иные языки, и иные имена, и иные войны, иные казни были приняты… Но безусловно есть и миры, в коих Он забыт или о Нем помнят лишь избранные, которых господствующая вера и власть считает еретиками и бунтовщиками или чудными сумасбродами. Свобода человеческой воли, майстер Бекер. Она едина для всех миров, и она решает, куда идет их история.

— Но откуда вы это знаете? — чуть слышно спросил фон Вегерхоф. — Это написано в каких-то ваших книгах? Это рассказали какие-то ваши мудрецы? С чего вы взяли, что это правда?

— Это… просто известно нам, — почти с жалостью ответил Грегор. — Давно известно, так же как любому жителю Империи давно известно о существовании Иерусалима или земель Московского князя. Кое-кто из нас ушел туда, например.

— Грегор… — укоризненно произнес Харт, и Курт нахмурился:

— Id est?

— То есть, ушел, — явно недовольный обмолвкой сына, пояснил бауэр; помедлив, вздохнул и вяло махнул рукой: — Ну, что уж теперь, и без того я вам рассказал столько, что дома, если вернусь живым, меня наверняка славно поколотят за слишком длинный язык… Придется рассказывать все, дабы вы не наделали неверных выводов, которые нам же после и выйдут боком… Нейтралы были давно, майстер Гессе; ну, или те, кого после стали так называть. Я даже так скажу: прежде большинство одаренных были таковыми — наши предки пользовались своими умениями потихоньку, не вылезая на свет, не строя планов по подчинению себе народов и королей. Прежде и народов-то как таковых не было, если помните историю, и королей, были какие-то племена, сообщества, мелкие царьки, жрецы… Само собою, были в этих племенах и сообществах свои одаренные сверхобычными талантами, которые решали, что негоже им пользоваться крохами со столов смертных, но их быстро ставили на место. Тогда одаренных было немного, как и людей на земле. Были и те, кто пытались заглянуть в запретное, и кому-то это удавалось, и тогда оставались в преданиях легенды о сражениях с чудовищами и жестокими колдунами, о жрецах и богах… Но все это было редким, в большинстве тайным. И обладатели дара тогда были куда сплоченней и со временем — стали влиятельней. Тогда еще наши предки понимали, что дар этот дан им свыше не для удовлетворения суетных нужд и не для того, чтобы ставить его на службу земным царям. Не по всей земле, ясное дело, и единой церковью, как христианская, это никогда не было. Это было… что-то вроде негласного договора.

— А потом?

— А потом, майстер Бекер, мир стал сложнее. Государства — больше и многообразней, народы — старше, правители — притязательней. Одаренных — больше…

— И они стали не менее притязательными, чем правители, — хмуро договорил Курт.

— Можно сказать и так, — кивнул Харт. — Мир стал больше, разделившись при том сам в себе. Войны стали обширней и судьбоносней. Политика и дела людские сильней слились с делами небесными… И тогда нейтральных почти не осталось, почти каждый выбрал свою сторону. Обладатели дара по-прежнему не лезли в первые ряды и не стремились занять места правителей… по большей части… но оказывали помощь тем правителям, чье дело полагали верным. А потом… Потом все зашло настолько далеко, что скрываться и воздействовать тайно уже не удавалось, а тех, кто на волне всеобщего безумия решил, что пришло их время, стало слишком много, и проблему пришлось устранять.

— И появилась Инквизиция…

— Тогда еще нет, но позже — да, появились ваши, если так можно выразиться, духовные предки. И охотники.

— Охотники? Те самые? Уже тогда?

— Тогда это было обширное и серьезное братство, майстер Гессе, и создано оно было задолго до Инквизиции. В него входили и простые смертные, и одаренные, и они довольно споро разбирались с возникающими проблемами и теми, кто эти проблемы создавал. Можно сказать, это была сила над силами, орден блюстителей порядка и спокойствия.

— Стало быть… Выходит, охотники, которых мы знаем сейчас — это по сути выродившаяся первая Конгрегация?

— Плохое слово, — поморщился Харт. — Скорее постаревшая, утратившая частично память, усохшая… Но согласитесь, для братства, уходящего корнями в такую тьму веков, они неплохо сохранились.

— Не стану спорить, — серьезно кивнул Курт. — Ты сказал, что тогда свою сторону выбрали почти все.

— Те, кто не захотел выбирать — это о них я говорил, — ответил Грегор. — Они ушли. Но не только они.