Когда Асвейг, ставшая теперь пышнотелой грудастой девахой, крикнула с помоста про чары, Забава резко выдохнула. Подумала смятенно — чары? Так Харальд был околдован? Правда ли?

Но следом она вспомнила про Красаву. То, что Харальд и от нее не отказался, в опочивальню к себе приводил…

Не в первый раз его так околдовывают, мелькнула у Забавы разъяренная мысль. Ведьме веры нет, она соврет и глазом не моргнет. Может, Асвейг уже заметила, кто подошел к помосту. Или почуяла как-то. А теперь брешет про чары, чтобы жену Ёрмунгардсона утешить — да Гейрульфа от беды сберечь!

Вот мужика и впрямь жаль, решила Забава тут же. Если чар не было, выходит, Гейрульф ради девки красивой на смерть идет. Только девка эта о Харальде мечтала, не о нем.

И все же…

Не годиться невинного вместе с виновным губить, вдруг осознала Забава. Но сказать она ничего не успела, потому что Гейрульф на помосте обмолвился о ней, и Харальд сразу же развернулся. Глянул свысока голубовато-серебряным взором…

Змея над его плечом мотнулась и застыла, точно изготовившись укусить.

Они смотрели друг на друга пару мгновений, не больше. Сердце Забавы рвалось на две части — одна ненавидела, а другая желала, чтобы он сбежал с помоста, подошел, слово сказал. О Гейрульфе она вспомнила не сразу. А когда открыла рот, чтобы попросить для мужика пощады, Харальд вдруг взял да отвернулся.

И Забава сжалась на руках у Болли.

Прежняя, ликующе подумал Харальд, снова разворачиваясь к воротам. С раной, но явилась туда, где кого-то казнят. Только бледная как смерть, и…

И молчит, изумленно осознал он.

Однако на лице его изумление не отразилось, и на своих людей Харальд посмотрел так же спокойно, холодно, как перед этим на Сванхильд. Только в уме водопадом полетели мысли.

Почему жена молчит? Раз добралась сюда, значит, может говорить. Неужели научилась сдерживать свою жалость? Наконец-то?

И все же лицо у нее было такое, словно она вот-вот закричит. Потрясенное.

Измученное.

Пора заканчивать с ведьмами, тут же решил Харальд. Иначе Сванхильд может не выдержать и вмешаться. Разумней всего приказать, чтобы ее унесли в женский дом. Но что будет, если Сванхильд начнет кричать и трепыхаться на руках у Болли? Ей и так досталось, ее надо поберечь…

И поскорей с ней поговорить, тут же мелькнуло у Харальда. Рассказать то, что можно рассказать. Интересно, что она уже знает? Про свадьбу, про Труди — что?

А еще надо разобраться с Кейлевом. Каким местом он думал, когда притащил сюда Сванхильд? Вместо того, чтобы послать весточку, как ему было велено?

Но сначала — ведьмы.

Харальд повернул голову. Глянул на Гейрульфа, замершего поодаль, перед трупами Брегги и Труди. Мужик в ответ посмотрел равнодушно — но на лице его, неподвижном, спокойном, уже проступила обреченность.

Асвейг, успевшая обернуться к Сванхильд, тоже быстро взглянула на Харальда. Глаза ведьмы блестели от слез, по одной щеке неторопливо ползла мокрая дорожка.

И бешено, яро в уме у Харальда вдруг пролетело — сделаю тебе дар, жена! Такой, что понравится больше шелков и золота…

— Не годится конунгу нарушать свое слово! — рявкнул он, перекрывая гул негромких разговоров, повисший над толпой.

Люди, смотревшие в сторону Сванхильд, обернулись к помосту.

— И поразмыслив, я решил свое слово сберечь! — крикнул Харальд, не жалея легких. — Чтобы потом, когда я снова пообещаю свою милость, никто из вас не боялся обмана!

Воины стояли тихо, все разговоры примолкли. Где-то за частоколом отдаленно, всполошено закаркали вороны.

— Однако на волю Асвейг я не отпущу! — так же громко продолжил Харальд. — Ведьма будет сидеть взаперти, с ошейником на шее…

— Тут клетка есть, — буркнул Свальд, хмуро смотревший на брата. — Кейлев приволок в крепость.

Сказано было тихо, но Харальд его расслышал. И рявкнул:

— А для надежности ведьма посидит пока в клетке! Потом, когда мы отправимся в поход, я высажу ее и Гейрульфа на дальних берегах!

Однако до тех пор я еще успею посмотреть девке в глаза, тут же мелькнуло у Харальда. Как той поварихе, у которой появилось третье веко — после чего на все вопросы она отвечала послушно, не запираясь. Времени хватит и на то, чтобы опробовать свой взгляд на паре рабов. Посмотреть, что он делает с людьми, насколько они послушны после этого…

— Но если ты по-прежнему хочешь хольмганга, Гейрульф, — громко бросил Харальд, посмотрев на мужика в упор, — то я здесь. И жду только тебя!

Тот чуть приподнял брови. Сказал, возвысив голос, неспешно роняя слова — и видно было, как он изо всех сил сдерживается, чтобы не выглядеть слишком обрадованным: