— А что? Можно, конечно, и удочерить, но… вон какая хорошенькая. И у нее теперь, кроме вас, никого на всем белом свете.

— М-да… Вообще-то, с моей точки зрения, инцест пикантнее.

— Безусловно. А если учесть тот факт, что она будет являться вашей приемной дочерью, а не родной…

— Мы это скроем. Я буду говорить, что она — мой внебрачный ребенок. От ранней половой близости с пионервожатой в спортивном лагере.

— От первой половой близости.

— Да! На груди ее матери я потерял невинность. В четырнадцать лет.

— А она от вас свою беременность скрыла.

— Ну конечно, а как же иначе.

— А теперь вот она вдруг умерла.

— Погибла. В автокатастрофе.

— Нет. Покончила с собой.

— Да. И оставила записку, в которой перед смертью открылась перед дочерью.

— Конечно. Поэтому дочь к вам и приехала. Жить. У нее теперь, кроме вас, никого на всем белом свете.

— Но после травмы она все забыла. И только я один теперь владею этой тайной.

— А перед Господом вы чисты, поскольку мы-то с вами знаем, что дочь приемная и кровосмешения нет.

— Жалко…

— Что?

— Жалко, что вы это знаете.

— Я никому не скажу.

— Обещаете?

— Слово даю. Я стану распускать слухи, что вы сожительствуете с собственной красавицей дочерью.

— Родной дочерью.

— Ну разумеется.

— Спасибо, Саша. Пойдем выпьем? — Леон повернулся и пошел на кухню.

— Да нет, — вошел следом за ним Гурский, — спасибо, Леон. Я не пью.

— Да?

— Я тут выпил, пару дней назад, и со мной казус такой приключился…

— Что, — вскинул голову сидящий за столом Анатолий, — застала врасплох диарея?

— Угу, — кивнул, прикуривая сигарету, Гурский, — гонорея.

— Гонорея бывает у бабы, — веско сказала крупная брюнетка Людмила. — А у мужика должен быть триппер.

— Логично, — согласился Анатолий и выпил рюмку.

— А вот у меня был случай, в Верхоянске… — Рослый мужчина с густыми пшеничными усами потянулся к бутылке.

— Да знаем, знаем, — перебила его Людмила.

— Да это же другой…

— И тот тоже знаем, слышали уже. Ты уже по кругу ходишь. По два раза уже рассказал все, что знаешь. Дай другим хоть слово-то сказать.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился мужчина. — Я тогда про это лучше напишу. За деньги. Но все равно первым ее мужчиной был Иосиф Кобзон. В городе Салехарде.

— Вот-вот, ты напиши лучше, а мы прочтем. Ведь тебя когда читаешь, это чем удобнее? В любой момент книжку можно закрыть. А когда ты рассказываешь…

— А вот что касаемо акцента, — Леон, наполняя рюмку, взглянул на Александра, — то был у меня когда-то приятель такой, Рафаэль его звали. Он сейчас в Швеции живет. Уж не знаю, что он там делает, но здесь был балетным, у Якобсона. Так вот… Сам он был родом из Казани. Мама — татарка, отел — венгр. Ну и мама с папой дома по-русски, естественно, разговаривали, поскольку ни тот, ни другая родных языков друг друга не знали. Отец его из Венгрии в Союз приехал комбинат какой-то строить, г. потом женился на простой татарской девушке и там же работать остался, главным инженером.

И вот этот-то их русский язык Рафик с первых дней и слышал. Его и выучил. Только его и знал. Сынка главного инженера родители не очень-то во двор к уличным мальчишкам выпускали. Так вот вы можете себе представить, Саша, как он говорил? На каком языке и с каким акцентом?

— С татаро-венгерским! — восторженно констатировал Анатолий. — Колоссально!

— Да, — кивнул Леон, — с каким-то и вовсе уж не существующим. Так что «родной язык» это такое понятие…

Девушка Даша выпила рюмку, шмыгнула носом и, утерев слезы, поднялась из-за стола.

— Минуточку, Дашенька, — встрепенулся Адашев-Гурский, — мне срочно звонок необходимо сделать. Я быстро.

Он вышел из кухни, прошел по коридору в гостиную, взял телефонную трубку и набрал номер.

— Да, — раздался в трубке преувеличенно бодрый голос. — Докладывайте.

— Привет, Герка.

— Привет. А ты кто?

— Это Гурский.

— О, здорово! Ты как, не сдох?

— Нет, я в порядке. Слушай, ты там у себя ключей моих от квартиры не находил?

— А я и не искал.

— Может, я подъеду, поищем?

— Подъезжай.

— Ну хорошо, я сейчас.

— Давай.

— Ну пока, — Александр повесил трубку, вышел в коридор и стал надевать куртку.

— Ты чего, уходишь? — крикнул ему в открытую дверь с кухни Анатолий.

— Да, я… — Адашев-Гурский вошел на кухню, — вынужден откланяться. Прошу прощения, господа.

— Пойдемте, я вас провожу, — Леон поднялся со стула.

Петр Волков сделал правый поворот, проехал мимо здания городской ГАИ (или уж как там она теперь сама себя называет), что находится на улице профессора Попова, и, миновав автобусную остановку, притормозил, пропуская встречный транспорт.