— А вот теперь ты меня пугаешь. — Шаналотта отступила на шаг. — Ты расскажешь, что случилось?

— Расскажу, — Алдия будто бы сломался, обмяк, как марионетка, держащаяся всего на паре нитей, подошёл к креслу у камина и рухнул в него. Обхватил себя руками, наклонился, потянувшись к огню.

Шаналотта осторожно обошла его, подбросила в камин пару поленьев и села в кресло напротив.

— Я знаю теперь намного больше, — сказал Алдия, глядя в огонь. — И то, что я узнал, полностью перечёркивает всё то, что я знал, что я делал и чем жертвовал до этого. И… Я не понимаю, как мне продолжать. И стоит ли.

Он надолго замолчал, и Шаналотта не выдержала:

— Отец…

Это обращение словно ударило Алдию по лицу. Он вскинулся, и Шаналотта отпрянула — такой яростью сверкнул его взгляд.

— Отец… — скривился он. — А ты знаешь, Лотта, что у тебя появился брат? И, скорее всего, он не единственный. Будут и другие. Точно будут, если я не… — он снова замолчал и махнул рукой.

— Что за брат? — похолодев, спросила Шаналотта. Ей тут же вспомнился сдвоенный голос из-за дверей кабинета Алдии. Второй голос — чей он был? Так похож на голос архимага, но всё же не его…

— Такой же, как и ты. Побочный продукт эксперимента. Но, в отличие от тебя, он взял от отца самое худшее. Безразличие к чужим страданиям, если так нужно для достижения цели. Одержимость поисками ответов, неважно, какой ценой…

— Где он? — Шаналотта испуганно заозиралась по сторонам — ей вдруг почудился тяжёлый взгляд в спину.

— Он… ушёл, — с трудом выговорил Алдия. — Отправился искать ответы. Для меня.

— А что в этом плохого? — Шаналотта смутно догадывалась, что случилось что-то ужасное, непоправимое — но сути этого непоправимого пока ещё не понимала.

— Он — смерть, — Алдия выпрямился и посмотрел в глаза дочери. — Он — чудовище, не знающее жалости. Он — тот самый архимаг Алдия, которого все боятся и ненавидят, о ком ходят самые жуткие слухи. И я не могу его остановить. Нет, не так. Самое страшное… — он сгорбился и закрыл лицо рукой. — Я мог бы его остановить… Наверное. Но я не хочу, — он вдруг вскочил с кресла и выбежал из комнаты.

Шаналотта медленно поднялась, подошла к двери и тщательно заперла её. Прислонилась лбом к прохладному дереву и беззвучно заплакала.

***

Печаль и память, печать былого.

Руины помнят, деревья помнят.

Забудут люди, туман Проклятья

размоет память. Но помнят стены…

Но помнят камни былые битвы,

и кровь, и ярость. И ветер воет

меж трещин кладки. И стонут ветви

деревьев вечных — гигантов спящих.

Их сон глубокий не потревожат

ни звон мечей и ни крики боли.

Пришли на берег чужой однажды,

чтобы отнять то, что взято силой,

но не вернулись домой с победой —

в чужую землю пустили корни.

Я перед вами склоню колено.

Простите мне, хоть вина чужая.

Мы — лишь солдаты, мы — лишь песчинки,

что вольный ветер в лицо швыряет…

Алдия. Давно

— Наша задача — собрать как можно больше душ убитых и при этом не попасться на глаза ни своим, ни противнику, — пояснил Алдия. Лекс слушал внимательно, но архимаг видел, как под маской сосредоточенности в нём бурлят мальчишеское нетерпение и азарт. Странно. Лекс ведь не моложе самого Алдии, ещё и старше на пару лет… Неужели он до сих пор относится к этой изматывающей кровопролитной войне как к игре в солдатики?

— Применим заклинания невидимости, — кивнул ассистент. — И пойдём перед рассветом, когда боевые действия обычно не ведутся.

— Верно, — Алдия кивнул. — Главное — собрать побольше душ гигантов. Души людей… Скажем так, доступны и из других источников. Ты ведь видел лес вокруг крепости? — Лекс кивнул. — Это всё тела убитых гигантов. Душ там должно быть предостаточно.

— Во сколько отправляемся? — глаза ассистента загорелись ещё ярче.

— Зайду за тобой в четыре часа пополуночи, — Алдия отвернулся. Чем-то Лекс его пугал… Он оказался отлично подготовлен, а кроме того, как выяснилось, был знаком с Навлааном и даже поработал с ним вместе примерно полгода. Идеальный ассистент… Но всё же было в нём что-то такое, что заставляло Алдию иногда ёжиться под взглядом старого приятеля. «Кто-то наступил на твою могилу», — говорила в таких случаях Петра. Алдия же предпочитал думать, что на его могилу никто никогда не наступит — потому что могилы этой не будет существовать вовсе.