Встаю вместе со всеми, но не знаю, куда себя деть. Хочется быть как все, уйти по своим делам, домашним заботам, покупкам в магазинах. Но я не такая, как все. Все у меня не как у всех.

Мы остаемся втроем плюс четыре человека охраны. Ну а сейчас переговоры за другой трофей. Кому же достанется нежеланная дочь, непутевая жена, любовница со странным прошлым и мужем - криминальным авторитетом? Меня, конечно, никто не спросит. Впрочем, как всегда.

– Оставьте нас с Вероникой наедине.

– Нет, - это Егор, слишком резко и эмоционально.

– Птичка, объясни мне, почему господин Воронцов против того, чтобы мы остались наедине?

– Ели вы будете говорить, то только в моем присутствии, - Егор снова взрывается, не давая мне ответить.

Дергается мне навстречу, вслед дергается бессоновская охрана, навстречу ей охрана Егора. Осталось достать оружие и перестрелять друг друга.

– Егор, оставь нас, - не узнаю свой голос, он такой чужой.

– Нет, не оставлю. Посмотри на меня!

Он совсем близко, не хочу смотреть ему в глаза, иначе сорвусь, может накрыть истерика от безысходности происходящего. Убегу, как всегда, спрячусь в свою раковину, в свой придуманный мирок.

– Егор, пожалуйста. Мы должны поговорить.

– Хорошо, - вздыхает, сжимает мою холодную ладонь.
– Я за дверью.

Он уходит, вслед охрана, дверь громко хлопает, словно крышка моего гроба. Толя молчит, смотрит в упор, желваки играют на скулах. Медленно подходит ко мне, хочется исчезнуть, но я мысленно уговариваю себя, что он ничего не может мне сделать. Максимум ударить, но не убить же, за дверью Егор, полный этаж людей, охрана. И с каких это пор мне так сильно хочется жить?

Он долго молчит, смотрит на залитое солнцем окно и зимний пейзаж за ним. Думает, подбирает слова.

– Я увидел тебя жарким днем, ветер колыхал невесомые занавески, задевая тебя, - Толя говорил вкрадчиво, медленно.
– Майка на тонких бретельках и короткие шорты, волосы, собранные в высокий хвост. Ты читала анатомию, а когда я спросил, что читаешь, посмотрела на меня как на придурка. Было так забавно. А потом я увидел твои глаза и губы, меня прошибло до нутра. Думаю, вот не поцелую, не попробую и сдохну. Поцеловал, но лучше бы я сдох и не пробовал тебя никогда.

Толя подходит совсем близко, поднимает за подбородок мое лицо, смотрит на губы, проводя по ним подушечкой большого пальца. Я боюсь дышать, слежу за ним. Он такой открытый впервые.

– Потом ушел, думал, ну похуй, девочка, каких много. А, оказалось, что нет, год вытравливал тебя из своей головы, вытрахивая мозги дорогих шлюх и залетных девок. Не получилось. Даже приезжал как пацан, смотрел на тебя. Потом решил, будешь моей женой, не просто любовницей, содержанкой, понимал уже тогда, что если тупо трахнуть, все равно не получится забыть. Хотел тебя всю. Себе. Навсегда.

Он все еще водит пальцем по моим губам, шепчет свою исповедь, окутывая шокирующими признаниями. Они дурманят, проникают глубоко в сознание, в памяти всплывают картинки, как он смотрит на меня, крепко держа руку на нашей свадьбе, как улыбается, а в улыбке азарт и счастье. Всего этого я не замечала тогда.

– А потом как обухом по голове, ты девственница. Хотя, узнай я, что за тот год тебя кто-то имел, оторвал бы тому человеку яйца. Ты стала моей самой красивой и желанной девочкой. Тронутый, помешанный, одержимый одной женщиной, одной тобой.

Он надвигался мощной фигурой на меня, ноги сами отступали назад к большому панорамному окну. Спину обдает холодом стекла, затылок вжался, я неотрывно смотрела в глаза человеку, которого не видела почти два года. В них тот же ледяной огонь одержимости.

– Толя, не надо, - что не надо, так и сама не понимала. Не надо продолжать этот разговор, не надо меня преследовать, не надо меня трогать.

– Я не сделаю тебе больно, моя Птичка. Моя непослушная, маленькая Птичка, упорхнувшая из дома.

– То был не дом, а клетка.

– Золотая клетка, самая лучшая. Все самое лучшее для моей Птички-Веронички. Я делал все для тебя, а ты кукла, красивая, фарфоровая кукла. Ни одной эмоции, ни одного взгляда в мою сторону. Срывался, уходил на

недели, чтобы не навредить тебе за твое равнодушие. Лишь иногда, на мгновенье, тебе было хорошо в моих руках, когда ты кончала, билась в экстазе, закатывая глаза, приоткрыв эти сладкие, чертовски порочные губы.

Нажим пальца становится сильнее, он проникает в рот, сминая губы. Рука спускается ниже, поглаживая тонкую шею.