– Вера, открой!
– стук в дверь.
– Я все равно не уйду, хоть ты этого и ждёшь. Открой дверь или я её вышибу!

Глава 18

Егор

Ушла и заперлась, чертов кретин. Я должен был думать о защите, а не девочка. Мне же сорвало напрочь все тормоза. Когда она так открыто встала передо мной на колени и взяла в свой сладкий ротик мой член? я чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Мне не хватало воздуха.

Она не играла, не пыталась удивить и поразить, я видел по её глазам, она этого хотела сама. Сейчас. Именно так. Жадно. Откровенно. И всё, меня сорвало. Что было потом - это яркие вспышки.

Вера так нежно потом поглаживала меня по спине и перебирала волосы на затылке. Мне хотелось мурчать как домашний котенок, прирученный, сытый, и около своей хозяйки.

Вода стихает, дверь открывается. Вера стоит, завернутая в полотенце, глаза красны, снова плакала, а мне как укол в сердце её слезы. Подхожу - не смотрит, вытираю руками капли на плечах, что стекли с мокрых волос.

– Прости меня, - еще ближе, обнимаю, такую горячую, крепко.
– Прости, Вер, я не мастер красивых слов, да и не знаю их. Не могу объяснить, что происходит со мной, таких эмоций у меня не было никогда, хотя, как видишь, я взрослый дяденька.

– Я хочу уехать утром, - Вера режет словно по живому.

– Нет, ты никуда не уедешь, - вскипаю от её упрямства.
– Я тебе пытаюсь объяснить... да чёрт, что с тобой? Вера, посмотри на меня! Ты то обжигаешь меня своим огнем и страстью, то ставишь на место холодностью и желанием убежать. От чего ты бежишь, Вера?

Стоит, молчит, но обнимает меня в ответ. Словно маленькая девочка, запуталась, заблудилась, не знает куда идти. Такая родная.

– Звонил Глеб, утром надо срочно уехать в город, отдохни час и собирайся, поедешь с нами. И это не значит, что я тебя отпускаю, будешь на глазах, - смотрит уже на меня, личико чистое, без косметики, ей точно не больше двадцати пяти. От чего тогда в паспорте все тридцать три? Ну, с этим мы еще разберемся, как и со шрамами на животе, думала, не замечаю их, глупышка.

Её губы такие мягкие, накрываю своими, целую нежно и медленно. Пробуя на вкус, снова и снова, без напора и силы. Как тягучий сладкий сироп желание разливается по моему телу. Вера отвечает, тоже медленно и нежно, тихо стонет, касается моего языка своим.

Отрываюсь первым. Не время, иначе снова сорвет все тормоза. С ней всегда так накрывает и рвет преграды.

– Почти утро, через два часа я зайду.

Ухожу, хотя чертовски хочется остаться. Взять её прямо там, в узкой ванной, прислонить к стене, сорвать полотенце, сжать упругую грудь с таким острыми сосками и войти на всю длину, до упора, до её крика. Озабоченный маньяк!

***

Едем в полной тишине. Слышно, как по мерзлому асфальту шуршат шиповатые шины. В салоне тепло, Вера сидит на заднем сидении, кутается в пальто и смотрит в окно.

– Почему ты одета не по погоде?
– она даже не оборачивается, будто не слышит вопрос.

– Не было времени купить, - отвечает сухо.

Глеб за рулем, хочет разглядеть её в зеркало заднего вида, но там ничего не видно, и только с силой сжимает руль. Меня удивляет такая его неприязнь, вдруг вспыхнувшая к девушке. Я считал, что она ему симпатична. Как же та их посиделка, вино и одинокая роза. У меня чуть крыша не поехала тогда от ревности.

– Спроси, откуда она взялась такая, в осеннем пальтишке, в нашем-то морозном краю?

– Морозов, уймись, я обещал тебе втащить ещё, помнишь, да?

– Как же, тут забудешь, - плотно сжимает губы и рукой накрывает левое ребро.

– Что там с Романовым произошло на самом деле? Давай подробнее, - меняю тему, нет ни малейшего желания обсуждать с ним Веру.

– Убит двумя выстрелами в упор в городской квартире на Ленина. Время смерти не установлено, информация будет позже. Его обнаружила приходящая горничная, вчера в обед, дверь была закрыта, всё тихо и чисто. Нашла хозяина в спальне, лежал в кровати уже мертвый и остывший. Господин Романов в этот вечер был один, со слов консьержа никто к нему не приходил. Камеры на парковке и в подъезде пишут всего сутки, потом по новой, так что по ним ничего.

– Хреновые дела, Глеб, очень хреновые. Что по баллонам с газом в доме?

– Ничего пока, ищем.

– Что-то плохо ищешь, Глеб, только девочку стращаешь, под замок сажаешь, обещаешь расправу, да кулаками машешь.

– Я больше к ней не полезу, разбирайся с ней сам. Я смотрю, у вас всё прекрасно. Только не забудь, что я предупреждал тебя, как друга предупреждал.

– Всё, прекрати, - обрываю Глеба, сам оборачиваюсь, смотрю на Веру. Она все так же сидит, уткнувшись носом в мой широкий шарф, который я натянул на неё. Как воробушек в этом пальто.

– Заедем в магазин и купим, что потеплее твоего тоненького пальто.

– Не надо, я потом сама, - ну кроме как протеста я от неё другого и не ожидал.

– Конечно, ты потом сама, а сейчас я. И не спорь, - добавляю уже мягче.
– Я хочу, чтоб тебе было тепло, ты постоянно мерзнешь. Хорошо, Вер?

Вздыхает, вся такая самостоятельная и независимая, аж смешно. А ещё надо сапоги теплые и шапку. Буду наряжать как куклу, а потом раздевать, точно, одевать и раздевать.

Едем часа два, дороги занесены, на въезде в город затор, да и в городе сплошные пробки. Вера спит, говорить ни о чём не хочется. Она так плотно и глубоко засела в моих мозгах, почти до нутра проняла. Хочется защищать, оберегать и баловать. Хочется наказать за выходки и желания сбежать. Хочется зацеловать и вбиваться долго в её истекающее под моими ласками лоно. Много чего хочется. Сразу.