– Не будем об этом, – Николай, не удержавшись, закряхтел от боли.

Минут десять провели молча. Краснов, теряя силы и кровь, ожесточённо гнал ялик на тусклый свет масляного фонаря метрах в трехстах от берега.

Когда до фонаря остались считанные гребки, Николай свистнул. Ему незамедлительно ответили, луч заметался по воде, нащупывая ялик. Краснов зажмурился, бросил вёсла, поймал брошенный с баркаса конец, закрепил за банку.

– Николя, вас надо перевязать. Вы весь в крови, – ахнула Полина.

– Вы умеете делать перевязки?

– Когда-то умела.

– Ладно.

– Сюда ехайте, – предложил угрюмый голос с баркаса. – Благородие, да ты никак ранен? А это шо за цимес? Готене, то ж баба. Лука, эй, Лука!

Едва оказались на борту, Лука Ставрос ухватил Краснова за грудки.

– Ты кого нам привёз? – грек оскалился, яростно метнулась золотая серьга в ухе. – Кого привёз, спрашиваю?

– Кого надо, того и привёз.

– Одурел? За бабу уговора не было. Баба на борту – к беде! Я выхожу из дела. Твой богомольный дружок, – Лука обернулся к Моне Цимесу, – нас подставил.

– Ша! Благородие, тебе задаток Рувим уплатил?

– Не успел. Убили Рувима.

Моня Цимес хакнул, покрутил головой, сплюнул за борт.

– Божий человек был. И ладно, с мёртвых спросу нету.

– Нету, – подтвердил Лука. – И с нас теперь нету.

– А с нас есть, – Моня поскрёб щетину. – С нас спрос остался, мы слово давали. Выбирай якорь.

– Ничего я не буду выбирать. Я… – грек отпустил Краснова, обернулся к Моне, сжал кулаки и вдруг, наткнувшись на мрачный, исподлобья, взгляд, осёкся и сник. Таким взглядом Моня Цимес смотрел на человека прежде, чем с ним разобраться. Нехорошим был взгляд, мрачным и стылым, Луку передёрнуло, он закашлялся и отступил назад.

– Зовут вас как, дамочка?

– Полиной.

– Я – Моня Цимес. Благородие шо, знакомец ваш?

– Мы знакомы, – Полина кивнула.

– Ну так и шо вы стоите? Его перетянуть надо.

Изобретение механика Ивана Кулибина, заклятый враг контрабандиста – прожектор – нашёл фелюгу, едва вышли в фарватер. Через мгновение к нему присоединился второй, зашарил по бортам, ударил по глазам стоящего за штурвалом Луку и заметался по палубе.

– Ядрёна мать! – грек заложил вираж, развернул баркас параллельно берегу. – Баба на борту, я же говорил… Суки!

Прожекторы не отпускали, один теперь словно приклеился к фелюге, другой кругами плясал по воде.

– Уйдём, – Моня Цимес с наганом в руке подскочил к греку, приобнял за плечи, заглянул в глаза. – Уйдём, иначе хана.

Лука не ответил. Заскрежетал зубами с досады, ощерился и рванул штурвал. Баркас заложил новый вираж и устремился в открытое море.

Что уйти не удастся, Моня понял довольно скоро. Прожекторы приближались. Один, сзади, неустанно догонял, другой заходил сбоку – наперерез. Отрывистый звук винтовочных выстрелов вплёлся в натужный рёв мотора, но пули пока ещё не достигали баркаса, не долетали, тонули в море.

– Разворачивай! – рявкнул Моня в ухо Луке. – Здесь нас всех постреляют.

– Куда разворачивать?! – вызверился на Моню грек.

– К берегу.

– Там верняк постреляют.

– Можа не успеют. Уйдём в катакомбы.

– Куда уйдём? – Лука матерно выбранился. – Там везде глухие ходы. Нас задушат.

– Можа ещё не задушат. Разворачивай, я сказал. Благородие, баба хде?

– В трюме.

– Бери винтарь. Как подойдут, бей по прожекторам.

– Не попаду. При такой качке не попаду.

– Попадёшь, иначе хана.

Прожекторы удалось подбить лишь у самого берега, и на палубе, наконец, стало темно. Пули хлестали по бортам, впивались в обшивку рубки.

– Держись! – заорал с кормы Моня. – Сейчас врежет!

Баркас с ходу вонзился в дно. Луку грудью приложило о штурвал, отбросило, швырнуло на палубу, прокатило по ней, вмазало в борт. В голове взорвался сгусток боли.

«Уходим, – схватившись за голову, разобрал Лука. – Благородие, живой? Бабу выводи. Уходи-и-и-м!»

Как прыгали с палубы в воду, как под выстрелами шлёпали к берегу и как один за другим ныряли в чёрную раззявленную пасть грота, Лука не запомнил. Он пришёл в себя, лишь когда треск выстрелов стих и наступившую густую чёрную тишину пронзил скрипучий глумливый голос.

– Попались, курвячье семя. Теперь не уйдёте.

Моня Цимес, привалившись спиной к шершавой холодной известняковой стене, в который раз пересчитал патроны к нагану. Пересчитывать их было ни к чему, патронов как было шесть штук, так и осталось, но занять себя чем-то следовало, и он пересчитывал. Минуты утекали одна за другой, втягивались в подземелье, исчезали в нём бесследно, и их становилось всё меньше, а через час, когда истечёт срок ультиматума, не останется совсем.