К концу третьих суток истончился, дрогнул и иссяк огонёк с огарка последней свечи. Моня Цимес добрался на заплетающихся ногах до очередной, в уродливых известняковых наростах, стены, опираясь на неё спиной, сполз на землю и положил рядом с собой Полину. Она была без сознания уже сутки, и тащили они её на себе по очереди, меняясь каждые полчаса.

– Надо пожрать, – сказал Моня, отхватил ножом кусок рукава от пальто, разодрал надвое, половину протянул Краснову. Пальто было то самое, турецкой кожи, контрабандный товар, и левый его рукав уже съели.

Николай, давясь, набил рот отрезом от правого, принялся остервенело жевать. Проклятое пальто было совсем несъедобным, даже разжёванная в кашицу, турецкая дублёная кожа не шла в горло, и ей приходилось отплёвываться. Левую руку Краснов давно уже не чувствовал, на её месте угнездился жгут выматывающей ноющей боли. Правая пока ещё действовала, но с каждым разом прижимать ей к себе бесчувственную Полину было всё тяжелее. Николай сам не понимал, как до сих пор умудрился не выронить её и не упасть навзничь рядом.

– Надо попить, – сказал Моня, прикончив кусок рукава. Поднялся, на ощупь нашарил на стене влажный участок, тщательно вылизал, перешёл к следующему.

– Ещё сутки, и всё, – сказал он, осушив очередной, пятый по счёту, кусок стены. – Нет смысла, благородие.

– В чём нет смысла?

– Её надо бросить. С ней мы не дойдём. Сдохнем.

– Мы по-любому не дойдём и сдохнем. Только сделать это надо как люди. С честью.

– С честью, – задумчиво повторил Моня Цимес. – У нас с тобой разная честь, благородие.

– Честь у всех одна.

Моня помолчал. Затем поднялся, сбросил пальто, помогая себе ножом, разодрал по шву пополам. Бросил половину на землю, другую зажал под мышкой.

– Разойдёмся, – предложил он. – Жратву я вам оставил. Пойду.

– Ступай, – Краснов опустился рядом с Полиной на землю. – И жратву свою забирай. Тебе она ещё пригодится. А нам ни к чему. Ну, что стоишь? Иди!

– Зла не держи, – сказал Моня, насупившись.

– Может, ещё и помолиться за тебя? – усмехнулся Краснов. – Убирайся! – заорал он внезапно. – Пошёл вон!

Штабс-капитан тайной службы его императорского величества Болотов растасовал колоду, дал подснять поручику той же службы Лешко и раздал. За сегодня они расписывали втроём уже пятую пулю – кроме преферанса делать на посту было нечего.

– Шесть пик, – открыл торговлю профессор Шадрин и от души хлопнул себя по щеке. – Проклятые комары.

– Шесть треф, – поручик Лешко поворошил уголья в костре. – Давайте после сдачи прервёмся, господа. Картошка, знаете ли, спечётся.

– Пас, – отказался от торговли Болотов. – Когда спечётся, тогда и прервёмся. Ваше слово, профессор.

Шадрин потеребил редкую поросль на макушке и застыл, отрешённо глядя в небеса. Болотов переглянулся с поручиком – профессор был со странностями. Впрочем, они все со странностями, взять хотя бы того, который был месяц назад. Шадрин хотя бы в преферанс умеет, хорошо, сучий сын, играет, а тот, как же его… Тверский, Дверский, Шмерский, тьфу, не запомнить никак. Так тот не то, что в преферанс, в дурачка не мог, и хлопот от него было столько, что Болотов хотел на прощание поцеловать увёзшую профессора бричку.

– Профессор! – гаркнул, наконец, уставший ждать поручик.

– А? – Шадрин спустился с небес на землю. – Простите, господа, задумался. Шесть треф здесь.

– Шесть бубён.

– Здесь.

– Червей.

– Червей, червей, – рассеянно рассматривая свои карты, повторил профессор. – Я вот думаю, черви там такие же, как у нас?

– Где «там»?

– Действительно, – согласился профессор. – Где «там», это вопрос.

Болотов устало вздохнул. Беда от этих московских учёных. И от питерских тоже. Вот раньше было просто. Был приказ его императорского величества – всю преступную дрянь, которая к ним проникает через… через эту, как её…

– Через что там они к нам проникают? – вслух спросил Болотов. – Не могу запомнить, будь оно проклято.

– Через аномальные зоны, – напомнил профессор.

– Благодарю вас. Так вот, был раньше приказ, – Болотов не заметил, что продолжает рассуждать вслух. – Всю шваль, которая к нам сюда лезет через ненормальные зоны – стрелять. Сколько себя помню, так было. И при отце моём, и при деде. И за милую душу – стреляли. Кого сначала допрашивали, а кого – так. И вдруг новый приказ. Усиление постов деятелями от науки. Вот скажите, профессор, для чего вы здесь?