— Представляешь, учитель когда-то сокрушался, что первым приемом был именно ритуал, — громко произнес Мак. — Он считал, что мгновенные техники гораздо лучше. И если я продолжу увлекаться ритуалистикой, то никогда не стану достойным противником боевому магу или опасной стихийной твари.

— Так он был не прав? — спросил Гурт.

— Не могу сказать точно, но уверен в том, что я не смог бы повторить ритуал любым другим способом, — пояснил подмастерье. — У меня просто бы не хватило памяти держать все эти тонкости в голове одновременно. Поэтому я научился читать ритуал по рисунку, понимая значение каждого элемента. Так можно создать на скорую руку свой необходимый прием. А этот получается слишком сложным.

— Тогда это хорошо?

— Если ты вспомнишь все наши бои, то я никогда не участвовал напрямую.

— А как же тот маг света, в лагере? — усмехнулся Гурт. — Забравший глаз?

— Это была внештатная ситуация, — сморщился подмастерье от воспоминаний о тяжелом бое с магом света. — Он был хитрее. Да и если бы не резерв — мы бы все там полегли.

— Получается, боевой маг из тебя так себе, — улыбнулся Гурт.

— Зато ритуалист и некромант вроде бы неплохой получился, — пожал плечами Мак и собрался активировать ритуал. — Так. Пора начинать.

— Погоди, — остановил его десятник. — У меня один вопрос.

— Какой?

— Ты знал, что Рум может сбежать?

— Нет, — мотнул головой Мак. — Я на это не рассчитывал. Опасался его, старался не подставлять спину, но такого не ожидал.

— Почему ты его не выгнал? — глядя в глаза, спросил Гурт. — Он не раз тебя подводил. Там, на скале с темным магом, на поле у Армавира… Ты мог его убить.

— Ты бы мне продолжил доверять после его казни? — не отводя взгляда спросил Мак. — А если бы выгнал?

— Я бы поверил, — после нескольких секунд произнес Гурт.

— А остальные?

Опытный воин не ответил, а подмастерье не стал допытывать. Вместо этого он отвернулся и произнес:

— Помнится, ты сказал, что это не война такая. Я такой. Помнишь? Так вот, я не хочу оправдывать убийство члена моего отряда его предательством.

Из-под ног подмастерье побежали струйки тьмы, словно мелкие змейки. Они, извиваясь, потекли к рунам на памятнике. Каждая к своей, наполняя их силой.

Почти сотня мелких знаков на рыцаре, соединенные специальной вязью «Времена Азура», покрыли камень своеобразными кружевами. Стоило им налиться силой до состояния жирных черных мазков, от них расползлись мелкие трещинки. С каждым ударом сердца они увеличивались и в зале слышался треск ломающегося камня.

От статуи начали отваливаться куски породы. Сверху, с головы, и постепенно опускаясь все ниже и ниже. Некоторые падали на пол, какие-то крошились и мелкой галькой осыпались вниз, а некоторые превращались в пыль, отлетая белыми облаками в сторону.

На месте остался закованный в броню воин с белоснежной кожей и коротким ежиком волос. Шлем лежал у его ног. В какой-то момент губы воина шевельнулись, тишину разрушил едва различимый шепот:

— Ильес дука ара миуэс…

Мак нахмурился, пытаясь припомнить где он слышал эти знакомые слова.

— Парадига дусим тэкс миуэс…

— Белоснежная роза, — неожиданно пришло в голову воспоминание. — Клятва ордена Белоснежной розы на староимперском языке. Она же молитва о спасении души первых паладинов.

Он быстро подхватил приготовленный стилет и собственной кровью нарисовал на ладони руну подчинения. Сделав шаг вперед, он вытянул руку и коснулся лба мертвого воина, читающего молитву.

В момент, когда стальная перчатка Мака прикоснулась к нему, паладин открыл заполненные тьмой глаза.

Город пребывал в вечерних сумерках. Заходящее солнце еще освещало крыши высоких домов, шпили церквей и большой белоснежный собор. Однако, внизу тьма уже брала свое, сгущая тени и разнося ночную прохладу сквозняком по узким улочкам. Жители города надевали теплые кофты, плащи и шляпы. Город готовился к ночи.

Фонарщики постепенно разбредались по улицам, неся с собой пляшущий свет. Окна домов заливали прохожих отблесками огня из каминов и светильников.

На улицах стало многолюдно. Горожане, спасающиеся от жары в каменных укрытиях и под тканевыми навесами, хлынули на улицу. Каждый спешил успеть по своим делам: торгаши торопились перевезти товар, грузчики собирались на ночную, зазывалы надрывали глотки, расхваливая свои заведения. Город превратился в кипящий муравейник.

На улице Святого Римуэла было так же многолюдно. Три церкви были уже закрыты, люди шли в несколько заведений в конце улицы. Там находилась кузница Святого Тара, Купеческий двор братства паладинов и несколько приличных постоялых дворов.

Несмотря на многолюдность, одного прохожего старались обходить по большой дуге.

Он брел в орден. Броня его была заляпана запекшейся кровью, передник из шелка, с изображением братства, был перемазана грязью и гноем. Плащ со святыми письменами на спине разорван пополам, а золотые буквы на его остатках давили тьмой, словно негатив. От воина несло помойкой, гнильем и ладаном. Причем настолько сильно, что прохожие шарахались за несколько метров.