Ровно в шесть, как и намечалось, началось наступление дивизии. Фашисты не выдержали и побежали, и тут на их пути оказался заслон на развилке. Немцы обрушили на бойцов всю свою огневую мощь, понимая, что если они не пробьются через заслон, то будут уничтожены наступающими войсками. И тут в самый критический момент, когда уже половина личного состава роты Бориса была выведена из строя, к ним пробилась рота старшего сержанта Горбанько, проделав узкий проход во вражеской обороне. Немцам так и не удалось сбросить бойцов с развилки дорог. А вскоре подоспели наступающие части дивизии.

Командир дивизии кричал в трубку комбату:

– Молодцы, передайте мою благодарность всему личному составу, а командирам рот, в особенности. – И зачем-то переспросил: – Значит, роту к развилке вывел и командовал ею в бою ефрейтор? Ну и ну, такое мне ещё встречать не приходилось. Но молодчина какой! Честное слово, молодчина!

Через пару дней в дивизию прибыл командующий армией. Командир дивизии доложил ему о Борисе, и генерал захотел с ним встретиться. Бориса вызвали в штаб дивизии. Генералу представили вконец смущённого девятнадцатилетнего парня. Он расспрашивал Бориса о службе, о семье, уточнял детали минувшего боя. Потом подозвал к себе одного из офицеров штаба и отдал какое-то распоряжение. Затем объявил, что за успешное выполнение боевой задачи, проявленный при этом героизм и воинское мастерство, ефрейтор Борис Шаталов награждается Орденом Славы второй степени и ему присваивается воинское звание – лейтенант. Генерал тут же прикрепил на грудь Бориса орден и вручил офицерские погоны.

Потом, провожая взглядом удаляющегося парня, с восхищением произнёс:

– Замечательный человек, хороший командир из него выйдет.

Известие о рождении дочери Борис встретил в госпитале.

Наши войска, прорвав оборону на узком, пятикилометровом участке, уже двигались вглубь территории противника, имея цель ликвидировать курляндскую группировку.

А через два дня гитлеровцы ввели в бой на этом участке танковую дивизию. Трое суток не прекращался тяжёлый бой. Горела земля, немцы пытались смять и уничтожить наши части. В роте, которой уже командовал Борис, осталось меньше трети личного состава. Вот перед позициями показались вражеские танки, за ними двигалась пехота. Наша артиллерия открыла огонь, но танки продолжали двигаться вперёд. Борис понял, что позицию удержать не удастся, даже если погибнут все. В это время поступил приказ отойти за реку.

Борис отдал приказ бойцам отходить. А сам остался прикрывать отход. Он лёг за пулемёт и его точные очереди косили наступающих солдат противника. Но вот танки приблизились, и Борис побежал по траншее, которая упиралась одним своим краем в лесную опушку. Он выскочил из траншеи и уже вбежал в лес, когда шальной осколок ударил его в шею. Борис упал и потерял сознание. Очнулся он, когда уже была ночь – гимнастёрка залита кровью, шею невозможно повернуть. Борис достал из сумки перевязочный пакет и попробовал им заткнуть рану, но от сильной боли вновь потерял сознание. Только через сутки бойцы его роты проникли на нейтральную территорию, где оказался Борис, и вынесли командира. Он потерял много крови и получил заражение.

Началась гангрена. Его спасло чудо: молоденькая врачиха, недавно пришедшая после мединститута, сделала блокаду появившимся уже в войсках пенициллином, и этим спасла Борису жизнь.

Два месяца провёл Борис в госпитале. Девушка – врач бывала у него каждую свободную минуту, и все к этому привыкли, даже начальство не реагировало. Лена, так звали девушку, знала, что у Бориса жена на Урале, и что дочка родилась. Но это её нисколько не смущало. На войне жизнь младших командиров недолгая, и надо жить, и любить сегодня, завтра может и вовсе не наступить.

До выписки оставалось недели две, и Борис перешёл уже в разряд ходячих больных. Почти каждый вечер после ужина он прогуливался с Леной по аллее парка, примыкавшего к больничному корпусу. Вот и сегодня они пошли прогуляться по первой пороше.

Чистый воздух вливался в пропитанные лекарствами лёгкие и вместе с ним вливались бодрость и энергия в молодое, сильное тело, которому нипочём ранения.

– Не спеши, – Лена взяла Бориса под руку, погладив, зачем-то рукав его шинели, наброшенной поверх больничного халата. – Расскажи лучше, как тебе видится жизнь после войны.

– Жизнь будет совсем другая, – проговорил Борис и замолчал. Он и не представлял, какою должна стать жизнь после войны, из его девятнадцати лет – три с половиной пришлись на войну.

Лена хотя и была старше его на пять лет, но и она не могла себе представить ту, новую, неизвестную жизнь.

– Я думаю, что люди будут любить и беречь друг друга, – произнесла она выстраданную, видимо, в мыслях фразу.

– Да, наверное.

Они уже дошли до скамейки в конце аллеи туда, где ветви деревьев сплетали свои густые лапы, создавая таинственный шатёр.

– Посидим? – Лена потянула Бориса на покрытую мелкой снежной крупой скамейку.

Борис смахнул снег полой шинели, они уселись, тесно прижавшись друг к другу.

Сколько времени прошло неизвестно, Лена зябко поёжилась и положила голову Борису на плечо. Потом спросила:

– Руки замёрзли, можно я у тебя погрею? – И, не дожидаясь ответа, сунула свою руку в распахнутый ворот его шинели.

Борис чувствовал, что Лена тянется к нему, это его приятно тревожило и волновало. Он обнял девушку за плечи. Она подняла голову от его плеча, прижалась щекой к его щеке, и он ощутил на своих губах её тёплые губы.