Шрифт:
— Тунгус? А я думал твоя идея!
— Нет, Тунгуса! Очень он хотел вас удивить, вы же для него как бог были…
Оплетка на руле жалобно заскрипела, когда командир стиснул побелевшими, от напряжения, руками руль.
— Я знаю… — и, помолчав, вдруг грустно улыбнулся, — она у меня до сих пор лежит. На дембель вам подарить хотел… Теперь помянем Ваньку и Антона…
Тихий, весенний вечер: горит костер, тлеют угли в мангале, разносится дразнящий аромат томящегося над углями мяса… Ребята: сидят вокруг костра, старший прапорщик Иванов: колдует возле мангала. Рогожин разлил по стаканам бутылку коньяка. Вышло совсем по чуть-чуть, что такое пол литра на десять человек… Встал и, прокашлявшись, начал:
— Все знают происхождение этой бутылки? — парни грустно улыбаются, конечно, эту историю знают все. Ведь нашу добычу рубали всем коллективом! Командир качает головой: — Эх, не так она должна была быть распита… — и, поперхнувшись, севшим голосом продолжил, — Егор, Саня может вы, скажете?
— А можно я спою? — неожиданно предложил Саня. — Песня тут родилась…
— Я не против, песня это хорошо…
Сашке подали гитару, проведя пальцем по струнам, он начал:
— Простите если не слишком складно — уж как смог…
У могильной плиты, на потертой скамье, Грустный парень сидит и вздыхает. Он почти что седой, хоть и сам молодой Слезы скорби с лица вытирает. Что ты плачешь пацан молодой, Или кто-то близкий, родной под могильной землей? Мать любимая или отец, Дорогая сестра или брат сорванец? Да! Ответил боец молодой, Близкий, родной человек под холодной землей. Я его никогда не любил, Он и в детстве всегда меня бил, Но пришлося нам вместе служить, На не нужной войне рядом быть. Он и здесь меня задирал, А потом между мною и смертью он встал. В этот проклятый день, в бой мы рядом пошли, Автоматы в руках, тяжкий груз на душе. Грохот взрывов и посвисты пуль, Это наша судьба и с нее не свернуть. Грохот взрывов и посвисты пуль, Это наша судьба и с нее не свернуть. Сквозь прицел меня враг отыскал, И свинцовую смерть в грудь мне послал. Он увидел ее и собой заслонил, Жертву крови за жизнь заплатил. Он увидел ее и собой заслонил, Жертву крови за жизнь заплатил. У меня на руках умирал, Лишь одно я ему повторял: Я тебя никогда не любил. Помнишь в детстве всегда меня бил? Но пришлося нам вместе служить, На не нужной войне рядом быть. Ты и здесь меня задирал, А теперь между мною и смертью ты встал. Ты и здесь меня задирал, А теперь между мною и смертью ты встал.Голос становится тише и с последним аккордом замолкает. Проведя последний раз по струнам, Саня упирается лбом в гитару и молчит. А может тихонько плачет? Не знаю… Я вытер набежавшие слезы и посмотрел по сторонам… Кому соринка в глаз попала, кто что-то рассматривает на земле, низко опустив голову…
В огромном, шикарно обставленном кабинете, развалясь в удобнейшем кресле, сидел импозантный мужчина с бокалом дорогого коньяка в руке. Внешне довольно сложно определить его возраст, но навскидку не более сорока. Просто привычка следить за собой, позволяет поддерживать прекрасную физическую форму. Отхлебнув маленький глоточек, он обратился к своему другу и по совместительству начальнику СБ. Петр Олегович Битаров сидел в кресле напротив и с задумчивым видом дегустировал коньяк.
— Письмо пришло от нашего обормота, — слегка улыбаясь, произнес Анатолий Анатольевич Милославский.
— Да ты что? Когда? Толя, ты чего молчал? И вообще, почему я не в курсе? — встрепенулся тот.
— А оно два дня назад пришло, ты тогда еще в Питере по девкам бегал, — смеется хозяин кабинета.
— Да ну тебя! Ты же знаешь, что я вопросы решал. Что пишет хоть?
— Ты понимаешь, Петя, ничего нового. Скучно ему, видишь ли, — улыбается Милославский.
— А тебе не скучно? — ехидно вопрошает человек, по сути, являющийся вторым отцом парня о котором идет речь. Не имея своих детей, мужчина перекинул всю нерастраченную любовь и нежность на сына своего единственного друга, а в прошлом и командира. Судьбы этих трех людей были настолько плотно переплетены, что они стали одной семьей.
— Скучно, — кивает Анатолий Анатольевич. — Но знаешь, стало спокойней… Там-то намного меньше шансов, что его убьют… Ведь постоянно от охраны сбегал, гаденыш.
— Да уж… Это как мне пришлось постараться, чтоб его подставить, — Петр Олегович качает головой, — но ребята сделали все убедительно.
— Это да. Ты им премию выписал, надеюсь?
— Конечно. Ведь если бы не артистизм моих агентов, хрен бы мы Егорку в армию спихнули. Свалил бы куда-нибудь. Пока бы нашли… а он бы опять. Да хоть с поезда спрыгнул, ты ведь его знаешь, упертый как ты!
— Да-а-а… Аж стыдно немного, такие глаза у него были… Как у побитой собаки, — отец тяжело вздохнул. — Ерепенился, но вину чувствовал… Вот и поехал. Ну да ничего, потом повинюсь, главное, что его никто не достанет. А точно не найдут? — неожиданно заволновался он.
— Точно, точно. Все схвачено. По документам его отправили в тайгу, но по дороге к нему наш человек подошел, должен был голубым беретом поманить. Сам понимаешь, уж кто-кто, а твой сын всяко повелся бы. Но наш парень как всегда отличился и успел напиться на пересыльном.
В этот момент Милославский неодобрительно покачал головой, но только тяжело вздохнул, промолчав: горбатого только могила исправит. Тьфу-тьфу.
— Так вот напился и наблевал там на майора, — продолжил рассказ начальник СБ, — сам понимаешь, дело стало еще проще. А там учебка, которую курирует ГРУ. И адрес у нее липовый, все как всегда, через седьмое колено коридором. Заодно и дисциплине парня подучат, да и драться наконец-то тоже. А то грех сказать, мужик, а боится, что фейс подпортят… — мужчины весело засмеялись.