– А я и есть инопланетянка. Заброшена на Землю наблюдать за людьми.

– Надеюсь, вы не хотите нас завоевать?
– поинтересовался я, почти готовый поверить тому, что сказала Таня. Дело в том, что я писал фантастическую повесть о девочке, прилетевшей на Землю с другой планеты в качестве наблюдателя, и мне было очень интересно, если бы такое случилось в реальности. Особенно здесь, в деревне, где мы уже почти месяц собирали картошку. Город остался далеко, развлечений не было никаких, и, думаю, всем нам не помешал даже контакт не только с космическими пришельцами, но и с потусторонними силами, только бы излечиться от скуки...

– Нет, что ты, совершенно серьезно ответила Таня, приятно улыбаясь, мы никого не завоевываем. Мы только воруем землян для опытов. Это очень больно, но мы не обращаем внимания на крики - наука требует жертв...

У Тани было полное розовощекое лицо с торчащими в стороны ушами, которые, впрочем, ничуть не портили ее, и полными губами, к которым мне почему-то всегда хотелось прикоснуться. Уши она закрывала густыми волосами, и ничего не было заметно.

– Надеюсь, что ты не принесешь меня в жертву своей науке?

– Посмотрим, - ответила Танька.
– Я передам информацию в центр. Может быть, тебя оставят.

По-видимому, она выполнила свое обещание, данное мне больше года назад на картофельном поле. Соплеменники Таньки Кедриной до сих пор не трогали меня. Наверное, им хватало других подопытных...

Ну а если говорить серьезно...

В колхозе мне казалось, что я был влюблен в Таньку. Так сказать, первая филфаковская любовь... Впрочем, вскоре я понял, что совершаю несусветную глупость, и тем самым навсегда избавил себя от страданий неразделенной любви к Таньке Кедриной. Тем не менее мы с ней постоянно ругаемся, причем по любому малозначительному поводу. Танька отличается очень вспыльчивым характером и очень быстро обижается. Или делает вид, что обижается, я так и не понял. Но в любом случае, обидевшись, она перестает разговаривать со мной. На какое-то время мы становимся чужими людьми и, если встречаемся в коридорах или на лекциях, даже не здороваемся.

Однако проходит немного времени - дня три или четыре, - и Танька как ни в чем не бывало подходит ко мне, что-то говорит... Я ей отвечаю...

И между нами восстанавливаются прежние приятельские отношения.

Отношения, обычные для однокурсников...

– Ты пойдешь?
– поинтересовалась Танька.

– Не знаю, - я лениво пожал плечами.
– А ты?

– Схожу, наверное...

– Я, наверное, тоже. А с наших кто будет?

Под "нашими" я имел в виду 25-ю группу. Сам-то я учусь в 22-й группе, однако с 25-й меня связывают дружеские отношения. Перед первым курсом вместе трудились на картошке. Вместе преодолевали жизненные трудности.

Такое не забывается...

– Не знаю, - ответила Танька.

– А на лекции почему никого из 25-й не было?

– А что здесь делать?
– резонно возразила Танька.
– Обо всем можно в газете прочитать.

– Конечно, - согласился я.
– А ты случайно не видела Звереву и Корнилову?

– Случайно видела, они на первом этаже. А зачем они тебе?
– с ревнивой ноткой в голосе поинтересовалась Танька.

– Так, дела, - неопределенно ответил я.

– Знаем мы, Андрюшенька, твои дела, - ехидно проговорила Танька.
– Все носишься со своей фантастической повестью. Я же еще в прошлом году тебе сказала, что она никуда не годится. Написал бы что-нибудь новое.

– Некогда, - ответил я.
– Вот универ закончу, тогда развернусь на полную катушку. Стану богатым и знаменитым писателем. Третьим братом Стругацким...

– Долго ждать, однако, - сочувственно заметила Таня.

– Подождем, куда нам торопиться?

Так, разговаривая, мы спустились на первый этаж. Зверевой и Корниловой там не было.

– Ну и где они?
– поинтересовался я.

– Были здесь. Наверное, в буфет пошли.

Таня задержалась у зеркала, а я не стал ее дожидаться и, заглянув в книжный киоск, где не было ничего нового и интересного, вышел из универа.

В "предбаннике" и вправду висело яркое, с претензией на эстетичность, объявление, зазывавшее комсомольцев филологического факультета на отчетно-выборное собрание. До начала собрания оставалось чуть меньше двух часов, так что нужно было ехать домой пообедать.

Правда, я так еще и не решил, идти мне на собрание или воздержаться от бессмысленного убийства драгоценного времени.

2.

К пятнадцати часам я не успел, опоздал на полчаса. В последнее время в нашем городе почему-то подозрительно часто стали выходить из строя трамваи. Не иначе диверсия со стороны противников перестройки, гласности и демократизации... Испортится один трамвай - и все движение застопорится на неопределенное время. Горожане становятся заложниками научно-технического прогресса. Самые терпеливые пассажиры уныло ждут, когда можно будет ехать дальше. Другие нервничают, ругаются между собой и с водителем, словно от него что-то может зависеть. И в конце концов, махнув рукой на все, идут пешком. Или с равной долей успеха штурмуют автобусы и троллейбусы...

Когда я пришел на факультет, то думал, что собрание давно уже идет. И не только идет, но и близится к концу.

Оказалось, что я не только не опоздал, но и пришел слишком рано - народ только собирался. На первом этаже, перед входом в десятую аудиторию самую просторную и самую холодную на факультете - стояли столы, за которыми сидели девушки-старшекурсницы. Оказалось, что, прежде чем войти в "десятку", нужно зарегистрироваться. То есть отметиться.

Засвидетельствовать свою явку...