Крупная женщина в спортивном костюме подходит к кассе с тележкой, до краев нагруженной полуфабрикатами.

Я на автомате улыбаюсь, покупательница улыбается в ответ.

– Какая чудесная погода сегодня, – отмечает она.

– Наконец наступило лето, – киваю я. – Я уже и не ждала, что это случится. Я имею в виду, весна такая холодная, но тепло тут и…

Я ловлю себя на том, что мелю чепуху и замолкаю. Щеки вспыхивают. Но женщина только улыбается в ответ.

Начинаю сканировать товары, но тут же останавливаюсь:

– Вы в курсе, что эти сыры чеддер идут по девяносто девять крон за два? – спрашиваю я. – У нас сейчас сырная неделя. Может, хотите взять еще один?

– Большое спасибо, возьму, – благодарит она, поворачивается и идет к полкам с сырам.

Мне нравится моя новая работа.

Я всего три недели в супермаркете «Ика», но уже чувствую разницу по сравнению с работой на неполный день в школьной столовой гимназии Худдинге. Тут я имею дело со взрослыми приятными людьми, которые не швыряют блюда о стену, не кричат и не прибегают к непристойностям, выражая свое мнение о качестве еды.

В супермаркете даже послали на курсы и обещали в долгосрочной перспективе карьерное развитие. Все то, что было невозможно столько лет, снова стало возможно теперь, когда Самуэль повзрослел и стал спокойнее.

Почти взрослый.

Годы так быстро пролетели.

Кто-то кладет мне руку на плечо. Я оборачиваюсь.

Это Стина Свенссон, заведующая магазином. Женщина лет шестидесяти с ярко-рыжими волосами и загорелой кожей после солярия.

– Вижу, дела идут хорошо, – отмечает она. – Ты любезна с покупателями. Это очень важно.

– Спасибо, – благодарю я с улыбкой, чувствуя, как горят щеки.

Кто-то прокашливается, я отвожу взгляд от Стины, но вместо крупной женщины передо мной стоят двое полицейских в униформе.

– Пернилла Стенберг? – спрашивает полицейский постарше. На вид ему под пятьдесят. У него пивной животик и волнистые седые волосы.

– Да?

– Мы из полиции, – сообщает он, хотя это и так понятно. – Мы хотели бы поговорить с вами о вашем сыне Самуэле. У вас будет несколько минут?

Сердце уходит в пятки.

– С ним что-то случилось? – шепчу я. Стина легонько сжимает мне плечо.

Полицейские переглядываются.

– Нет, мы тут по другому поводу, – отвечает полицейский помоложе и проводит рукой по козлиной бородке. – Мы можем поговорить наедине?

Мы стоим на складе среди коробок, нагроможденных одна на другую. Тут тесно, пахнет мокрым картоном и гнилыми фруктами.

– Вчера около девяти вечера вашего сына видели в компании опасных преступников в промышленном районе к югу от Фруэнгена, – сообщает полицейский постарше, пытаясь поймать глазами мой взгляд. – У нас есть все основания подозревать, что эти лица торгуют наркотиками и что ваш сын тоже вовлечен в эту торговлю.

– О нет, – шепчу я, чувствуя, как меня шатает. Делаю глубокий вдох, опираюсь руками о колени. Голова кружится, в ушах шумит.

Слова полицейского не вызывали у меня шок, нет. Я, конечно, старомодна, но я не дура. Я сразу поняла, что было в пакетиках у Самуэля, и давно уже заметила, что он откуда-то берет деньги. Естественно, я его спрашивала, но он выдумывал разные подработки, а дорогая одежда, по его словам, вся из аутлетов.

Полицейский неуклюже поглаживает меня по плечу.

– Послушайте. Самуэль еще молод. Еще можно вмешаться и помочь ему. Но для этого нам нужно его найти. Вам известно, где он?

Я выпрямляюсь, смотрю ему в глаза, опираюсь на пирамиду из коробок, которая угрожает обвалиться под моей тяжестью.

Медленно качаю головой.

– Нет, не знаю. Я выставила его из дома в воскресенье. Нашла кое-что…Что-то, что…

На мгновение думаю, не солгать ли, но ложь – это грех. Если Самуэль сделал что-то противозаконное, то должен понести наказание, искупить свой грех.

– Не знаю, что это было, – продолжаю я. – Похоже на белый порошок в маленьких пластиковых пакетиках. Я решила, что это наркотики, и выгнала его из дома. С тех пор я ничего от него не слышала.

Как я ни стараюсь, не могу удержать слезы. Они ручьем текут по щекам, размазывая макияж, который я так старательно наносила утром перед зеркалом в ванной.

Полицейский не обращает внимания на мои слезы, но мягко спрашивает:

– Что вы сделали с пакетиками?

– Выбросила. В мусоропровод.