– Лучше или хуже?

– Не знаю. По крайней мере, вкус другой. А я готов жизнь за это отдать. За то, чтобы найти что-то другое, не такое, как все. В обычном найти нечто, что станет выглядеть совершенно иначе.

– Мне кажется, ты уже нашел.

– Ты имеешь в виду мою славу? Нет, все это дело случая. Ну и, конечно, я помог себе сам. Я, конечно же, хотел славы. Но в том, что она есть, заслуга не только моя. На самом деле я увлекался фотографиями очень давно. Снимал почти с детства. Помнишь, были такие советские допотопные черно-белые фотоаппараты и тяжелые, как оглобля? Это был мой первый. Только мои первые фотографии никому не нравились. Ну правда – никому. Их даже рвали и выбрасывали. А меня дразнили и били. Вот тогда я понял: нужно стать не таким, как все. Мои фотографии должны быть совершенно другими. На самом деле существует очень много миров.

– И что тогда? – прошептала я.

– Почему ты говоришь шепотом? – удивился Сафин, – мы во всем этом доме одни!

– Просто я боюсь, вдруг ты прекратишь рассказывать, вдруг замолчишь…

– Тебе? – Сафин улыбнулся краешками глаз так, как умел только он, – не прекращу. А тогда – тогда наступили 1990-е годы, и мне нужно было как-то устраиваться в жизни. Я пошел по стандартному пути, по которому шли все, кто хотел хорошо жить. Кто хотел много денег – и сразу. Но я все-таки отличался от остальных. И там, куда я попал (вернее, куда сам вошел), сумел выделиться из толпы. Этому я и обязан своей славой. Ты поняла, о чем я сказал?

– Криминал? – я все еще говорила шепотом.

– Разумеется. 1990-е годы. Криминал. Мою славу оплатил один бригадный авторитет 90-х. Оплатил, потому что в те годы я был связан с бригадными. И авторитет этот очень сильно меня боялся. Так боялся, что своими деньгами вытолкал меня в мир искусства и сделал из меня самую настоящую звезду. Он был готов на все, чтобы я только ушел из мира криминала.

– Как это? – я вдруг перестала понимать его рассказ. – Ведь в бригадах делают наоборот – идут на все, чтобы из криминала никто не ушел.

– Я же сказал тебе, что был не таким, как все. У меня все произошло с точностью до наоборот. Знаешь, я по сей день очень благодарен этому человеку. Но, к сожалению, его уже нет. Через три года после того, как я окончательно покинул мир криминала, его убили – застрелили вместе с любовницей в очередной криминальной разборке. Так я и стал великим Виргом Сафиным. Хотя в криминале у меня было совершенно другое имя.

– Какое же?

– Палач. И дано оно мне было в насмешку за то, что однажды я отказался по приказу застрелить человека. Так и не стал стрелять.

– Но ведь за это не именуют Палачом, – удивилась я.

– У моего авторитета всегда было хорошее чувство юмора. Он был не адекватный, если можно так сказать. Он и прозвище мне дал странное, и не типично поступил со мной. Ты не передашь дальше мой рассказ. Я это чувствую. Ты не причинишь мне вреда, поэтому предлагаю самый простой тост – за нас, – Сафин налил мне шампанского с верхом, – ты самый удивительный человек в моей жизни. Без тебя я не вижу своего будущего. Поэтому выпьем за нас.

Сафин едва пригубил шампанское, я же выпила его залпом. И все не могла понять: от шампанского или от его рассказа у меня так кружится голова. Никак не могла понять и этого мужчину. Я вообще никогда не понимала, откуда приходит это понимание мужчин. Этого было достаточно, чтобы кружилась голова.

Когда я поставила бокал на стол, Сафин протянул ко мне руку. В его ладони лежал розовато-золотой персик. Его бархатистая, мягкая плоть переливалась в золотистом свете лампы, а соблазнительная кожица издавала одуряющий аромат.

– Возьми его, – Сафин протягивал персик мне, – прикоснись к нему, почувствуй, какой мягкий бархат. На него можно смотреть снова и снова. И каждый раз по-новому он будет сводить с ума.

Я взяла персик – он был сочный, но твердый. Идеальное соотношение, которое так трудно достичь. Еще мгновение, и Сафин вдруг оказался за моей спиной. Наклоняясь ко мне, он сжал пальцами мою руку.

Его взгляд был прикован только к моей руке. Вдруг он сжал мою руку с персиком, и поднес к моему лицу. Мягкое прикосновение бархатистого фрукта к коже было довольно возбуждающим. Медленно, мягко, чувственно он провел персиком по щеке, по шее, затем спустился к плечу. Эротичность этого странного действия была безумно волнующей. Наслаждаясь всплеском бодрящей чувственности, я даже прикрыла глаза.

Сафин медленно и аккуратно высвободил мою руку из свитера. Прикосновение персика к моей обнаженной коже, сопровождаемое чувственным его шепотом, сводило с ума.

– Почувствуй страсть, которая таится под его бархатной кожей. Почувствуй, как струится в твоих венах горячая кровь. Нежная плоть ласкает твою кровь. Почувствуй это соединение жизни… – говорил Сафин, погружая меня в водопад невероятно чувственных ощущений, – Твоя кожа горит. От прикосновения ты попадаешь в другой мир… Ты чувствуешь нежность, ласкающую твою кожу? Снова и снова, до самого дна… Отдайся этому чувству.