Привалясь спиной к стенке, генерал уронил голову, сник. Апатия, безразличие охватили его. Клонило в сон. Выла метель.

Очнулся фон Шпиц от шороха... Над головой сонно ворочалась какая-то птица. Жердка под ней скрипела. Шпиц тихонько поднялся, пальцами нащупал жердку. На ней...

У фон Шпица сперло дыхание. На ней сидела курица. Настоящая жирная курица, и единственная на жердке, будто ее специально послал бог голодному генералу.

– Курочка. Цыпочка. Русская хохлаточка, - заговорил генерал, осторожно перебирая по перышку, отыскивая у курицы горло.
– Сиди тихонько. Не вздумай кричать. Тогда крышка. Капут генералу. Услышит старуха. Поднимет шум.

Курица, почуяв тревогу, проговорила "ко-ко" и отодвинулась. Руки генерала потянулись за ней.

– Ко-ко-ко, - шептал фон Шпиц, пытаясь успокоить курицу.
– Ко-ко-ко...

Но не тут-то было. Курица ушла куда-то на край насеста, угнездилась там, затихла. Фон Шпиц дал ей уснуть, затем стал подбираться к горлу птицы снова. Долго он возился с осторожной, проклятой курицей. Ее, видать, не один раз уже ловили. Наконец он изловчился, схватил ее за горло и сунул под полу шинели.

– Все! Операция закончена. Теперь общипать, выпотрошить и можно есть.

Курица еще судорожно билась под полой у генерала, когда близ сарая послышался скрип саней и непонятный людской разговор. Генерал обмер. Партизаны! Конец! Гибель! Сейчас войдут в сарай, посветят в угол, а там - с украденной курицей генерал рейха. Что же делать? Бежать? Поздно бежать. Убьют. Ах, чтоб ты пропала, эта курица! Опять из-за этих кур скандал. Какой там скандал. Гибель! И за что? Из-за какой-то паршивой курицы погибает лучший интендант Германии!

Сани заскрипели ближе, остановились прямо возле сарая. Седоки слезли, негромко заговорили. Припав к пазу бревен, генерал прислушался и не поверил своим ушам. Подъехавшие говорили на чистом немецком языке.

– Тут, - сказал один.
– В этом убогом сарае.

– Как мы ее? Зарежем?

– Зачем резать? Так поведем.

– Одобряю. Пошли!

Поняв, что разговаривавшие у подводы приехали за коровой, генерал распахнул дверь и с курицей в руке выскочил из сарая. Двое из пяти вскинули автоматы, но фон Шпиц опередил их:

– Стой! Не стрелять! Я немец. Генерал!

– Генералы воюют, а не сидят в сараях, - сказал самый высокий, с веревкой в руке.
– Макс, дай в зубы этому дезертиру и отбери у него курицу.

Шустрый, вертлявый Макс щелкнул каблуками и выхватил из рук генерала с таким трудом добытую курицу. Генерал не сопротивлялся. Черт с ней, с этой курицей. Пусть жрут, шакалы. Главное - уехать к своим, к Гуляйбабке, а там... будут и куры и молоко... Жизнь дороже курицы. Счастье, что приехали свои, а не партизаны.

Метель унималась. Крепчал мороз. На небе показались звезды. Облепленный снегом бельгийский ломовик, склонив голову к оглобле, дремал. Генерал сел в розвальни, накинул на голову шаль. Солдаты подвели заарканенную корову, привязали ее к розвальням.

Сани тронулись. В избе светился огонь. Старуха так и не вышла на шум. Не то она крепко спала, не то ей так надоели просители молока, что она сочла за счастье остаться без коровы.

3. ВТОРЖЕНИЕ ПАРТИЗАН В РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО

В густом, укутанном снегами ельнике жарко горел костер. Вокруг костра на лапнике, плащ-палатках, бревнухах, пеньках сидели партизаны. Красные лепты спелой малиной рдели на их пестрых шапках. Луна, запутавшись в сучьях, долго пыталась выбраться на простор соседней вырубки, но так и осталась висеть над костром, будто вздумала погреться вместе с вооруженными людьми и заодно послушать, о чем они здесь говорят. А говорил вначале лишь один человек в дубленом полушубке - коренастый, сильный, как старый вяз.

– Товарищи! На объединенном заседании представителей брянских партизанских отрядов присутствуют: командир брянского городского отряда генерал-майор Дука, командир дятьковской партизанской бригады - Лосев, бежецкого отряда - Дурнев, клетнянской бригады - Данченков, дубровского отряда - Мальцев. На повестке дня стоит один вопрос: "Оказание помощи немцам, старостам, бургомистрам, комендантам и полицаям в праздновании рождества Христова". Возражений нет?

– Нет возражений!
– отозвались сидящие вокруг костра.

– Тогда приступим к делу. Есть предложение, товарищи, послать господам немцам, старостам, бургомистрам, комендантам, полицаям и прочим, так их матушки, наше рождественское послание. Слово по данному вопросу имеет наш смоленский гость Гуляйбабка! Прошу вас, Иван Алексеич.

Гуляйбабка достал из-за отворота белого полушубка лист, с хрустом развернул его:

– "Обожаемые фюрером и партизанскими пулями милейшие господа фрицы, бургомистры, старосты, коменданты, полицаи и прочая пришей кобыле хвост мелочь! Любящие вас до удушения брянские, смоленские партизаны горячо поздравляют вас, слуг и блюдолизов фюрера, с рождеством Христовым и спешат сообщить вам о своем нетерпеливом желании поскорее встретиться с вами в дни этих торжеств. Мы готовы увидеть вас, где только можно: на осинке, под осинкой, на горке, под горкой, на святочных гуляньях и даже там, где вы будете, опившись самогона, спать. Наши услуги обширны и бескорыстны. Мы можем со свистом прокатить вас на лихих партизанских тройках, прокатить с кляпом во рту или с мешком на голове. Мы готовы ежедневно устраивать в ваших домах и гарнизонах пышные фейерверки, доставить вам бесплатно рождественские елки и кое-что, кое-кого на них повесить. Ну а если уж вам нужны на праздник отличные музыканты, то не бейте сапог, не ищите их. Наши партизанские виртуозы устроят вам, господа, такой концерт, что закачаешься! Впрочем, их исполнение вы и сами не раз слыхали на улицах и площадях, на дорогах и в лесах..."