– Небо, благослови нас! – пролепетала графиня.

– Я счел необходимым предупредить вас до того, как вы увидите Морейля.

– Ты правильно поступил.

– А теперь идите к нему. Как только они с кузиной уедут, мы продолжим разговор. Я не стану показываться, хотя меня так и подмывает полюбоваться на физиономию Морейля после того, что произошло ночью. Интересно, какую гримасу он скорчит? Хотя я ведь могу понаблюдать за ним через стекло, оставаясь незамеченным…

– Ты очень смышлен, дорогой, – похвалила графиня.

Особняк, где жили де Празы и мадемуазель Лаваль, построили в эпоху Второй империи, когда архитекторы считали вполне допустимым наличие в зданиях темных коридоров. Один из таких тянулся вдоль гостиной. Чтобы осветить его, Гюи Лаваль прибег к единственно возможному способу – велел установить стеклянные двери. Гости, однако, ощущали себя неуютно, будто за ними кто-то подсматривает из мрака, поэтому хозяева замаскировали стекла высокими растениями в массивных вазонах. Мягкий ворсистый ковер, устилавший темный коридор, заглушил шаги заговорщиков. Мадам де Праз и ее сын неслышно подкрались к стеклу и сквозь пальмовые листья уставились внутрь.

Жан Морейль сидел возле окна. Он взял со стола семейный альбом с фотографиями и медленно перелистывал его. Джентльмен выглядел свежим и бодрым. Здоровый румянец, ясные глаза, чистая матовая кожа – все свидетельствовало о том, что Морейль, хоть и корпеет по ночам над книгами, не жалуется на самочувствие, занимается спортом и, даже если просиживает до рассвета над своими трудами, находит время высыпаться. В лучах раннего солнца гибкий и грациозный в своем костюме для верховой езды Жан Морейль смотрелся так эффектно, словно позировал художнику; чувствовалось, что этот молодой человек наделен природным изяществом. Очутись он в самой убогой обстановке, в нем все равно невозможно было бы не признать утонченного аристократа.

«Как это понимать?» – поразился Лионель, припомнив сутулого, с испитым лицом и бегающими хитрыми глазками апаша. Никакого сходства Жана Морейля с тем вульгарным типом не обнаруживалось. Неужели Морейль – двуликий Янус, который обращает к людям то темный лик, то светлый? «Ерунда какая-то», – подумал граф, и им овладело странное оцепенение, впервые испытанное накануне ночью, когда месье Жан появился на балконе своего кабинета. Как нам известно, Лионель успел порыться в книгах и прочесть про такое психическое диссоциативное расстройство, как раздвоение личности, но, не умея черпать душевное спокойствие в ученых трудах, граф вынес из них только еще более сильное недоумение и недовольство. Он уже начал сомневаться в своих ощущениях, памяти и разуме.

Мадам де Праз, которая не была обескуражена, поскольку, в отличие от сына, не видела ночью никакого апаша, обратила, однако, внимание на то, что Жан Морейль рассматривает фотоснимки не так, как обычный праздный человек, желающий сократить время ожидания. Он буквально впивался взглядом в каждый из них, и чем дальше, тем сильнее на его красивом лице отражалось странное удовлетворение. В Морейле происходила какая-то внутренняя работа, изменившая его внешний облик. Брови джентльмена сдвинулись, губы сжались – все выдавало в нем беспокойного мыслителя, стремившегося вызволить из глубины сознания некое беглое воспоминание или ускользающее объяснение. Наконец он закрыл альбом, положил его на стол и зашагал по комнате, погруженный в глубокие раздумья. Прогнав жестом надоевшую мысль, он опять уселся в кресло, равнодушно постукивая ручкой хлыста по башмакам.

Мадам де Праз сочла, что пора войти и поздороваться с гостем, а Лионель предпочел убраться восвояси. Графиня не любила бросать слов на ветер, поэтому поспешила воспользоваться тем, что они с Жаном Морейлем пока одни в комнате и могут побеседовать конфиденциально.

– Я хотела бы кое о чем попросить вас в отсутствие Жильберты, – произнесла мадам после нескольких банальных комплиментов. – Уговорите ее, пожалуйста, вернуться в Люверси, ведь вы имеете на нее огромное влияние. Прекрасное поместье фактически заброшено, и причиной тому – ребяческий испуг. Право, это неразумно. Да, произошла трагедия, моя сестра погибла. Но неужели злополучная змея целых пять лет скрывается в доме или парке и ждет часа, чтобы расправиться с нами? Глупо, вы не находите?

– Я того же мнения, мадам, но Жильберте нужно время. Подсознательный страх быстро не изживается, это дело требует терпения. Однако я готов оказывать вам всяческое содействие.

– Если бы вы знали, какой это рай, усадьба Люверси, вы вместе с нашим семейством отправились бы туда прямо сейчас. Сами посудите, зачем слоняться по отелям, когда можно наслаждаться комфортной жизнью в собственном роскошном поместье? Хотите увидеть его собственными глазами? Лионель отвезет вас и покажет.

– Я не против, – произнес Морейль таким тоном, будто верил в искренность мадам де Праз и не подозревал о ее кознях.

– Так в чем препятствие? – всплеснула руками довольная графиня. – Из вчерашней нашей беседы я заключила, что вас так и подмывает отыскать змею…

– Нет, – помотал он головой, – вы несколько упрощаете картину. Что ж я, по-вашему, мальчишка-сорванец? Мне просто жаль Жильберту: после этой трагедии в ее душе поселился страх, который, я уверен, с годами рассеется, если приложить к тому усилия. Я, как и вы, полагаю, что злополучная рептилия давным-давно покинула бренный мир, поэтому поиски не принесут результата, а лишь разбередят сердце мадемуазель Лаваль. Жильберта увидит в этой погоне подтверждение существования змеи, и, как следствие, ее фобии усилятся. Она наверняка расценит мою поездку в Люверси как расследование смерти ее матери или розыски змеи, так что лучше от этого отказаться.