Всю увиденную электронику лучше обходите за версту. И не трогайте, представьте самое простое – что это заминировано. Еще бывает и скрытная аппаратура. Скрытая. Тот же навигационный маячок, спецметка, или считыватель. Заметили непонятное, тут же доложили.

Считыватель стоит вот в той, допустим, машине, – Бонда ткнул пальцем через разбитое окно во двор школы, – и всех вас идентифицирует. Кто, рядом с кем, в какое время, и в каком направлении. Даже будешь в балаклаве, посмотрел туда – по глазам вычислит, если оптика встроена соответствующая. А там много может быть сенсоров, и на голос, и на электронику. Мы и сами такие, бывает, ставим. Когда богатые.

– А давайте ее проверим! – раздался молодой голос, и Бонда развернулся.

– А, опять ты! Кого проверим, чубайс?

То тут, то там раздались тихие смешки.

– Ну, машину эту, – растерянно сказал рыжий…

Сдерживать смех уже никто не стал. Даже Бонда от неожиданности слегка ошалел, глубоко вздохнул, и переглянулся с Наглером.

– Парень, а ты, я смотрю, идиот? Да еще и… инициативный? Что ты, блядь, башкой трясёшь? Только глухой? Я сказал слово – «допустим»! Слышал такое раньше? Давайте ещё все машины проверим! И дома, и камни, и деревья. Тут даже с прибором сложно засечь – эта хрень работает, в-основном, на прием. Она может вообще ничего наружу месяцами не передавать, если настроена, к примеру, только на большие группы или конкретные симки. И передает все за доли секунды. Позывной твой, боец?

– Гиря, тащ командир!

– Вижу уже, что не Гирькин! У Чапы есть распечатка учебника Челпанова, после построения получишь… Два дня тебе на изучение логики. Проверю лично! Заткнулись все!

Особое внимание гражданским. Скажу нехорошее, но… Идет война. Чего уж там вуалировать. Здесь уже не первый месяц ведутся боевые действия. Коридор предоставлялся. Хуевенький, но тем не менее. Да и раньше… время съебнуть отсюда было. И все же здесь местами осталось до пятидесяти процентов. Не хотят. Извечные русские, да и не только русские, Авось и Похуй. Буддисты, блядь! Но достается им с обеих сторон. Тут шансы плохие. Между молотом и наковальней. Я имею в виду обстрелы. А за другое, предупреждаю, пойдете под трибунал. В башке у всех каша, в семьях часто разлад, родственники отмобилизованы у многих в разные стороны. Большинство открыто за нас, но что они скажут, если мы уйдем, я лично не уверен. И иллюзий не питаю.

Поэтому – очень внимательно ко всем. У нас естественно есть люди, которые оперативно работают с местным населением, но… В общем, мы заранее их всех предупреждаем, чтоб сидели как мыши под веником, и не высовывались. Тогда целее будет все, и люди, и строения. Комендантский час никто не отменял, ночью свои не шароёбятся. Вглядываться времени нет. На той неделе в Аллюево деда сняли. На «Ниве». Куда попёрся – неизвестно, но пост сработал правильно. Был человек – нет человека. Ладно, этот старый крендель вечно датый был, и это общеизвестный факт. Но там, – Бонда махнул наверх и в сторону, – уже хай подняли. И чем больше такого будет, тем хуже и нам, и местным. И лучше этим. Потому прошу, приказываю – не заискивать, не панибратничать, держаться настороже, объяснять, что это все не шутки.

Наша задача в этой войне не накрошить за ради чьих-то хотелок гору трупов своих же, пусть и с тараканами, граждан. Они нам еще в мирной жизни пригодятся. Нам потом восстанавливать это всё – и экономику и мозги. Вот и свои извилины включайте, а правильнее – не выключайте!

На сегодня все. Рамиль! Завесишь здесь окна рабицей, ты в Поляковке делал, знаешь, где и как. И это… заранее возьми степлер и пленку. Где стекол нет, простреляй, а то мы задубеем ночью.

– Сынок! Ты… не связывайся с этими. Ничего хорошего из этого не выйдет. Подрастёшь – поймёшь, да и я, может, расскажу…

– Пап, да я так-то с тобой… солидарен. Как пролетарии всех стран. Ты только не откладывай, пожалуйста! Я однажды понял, что все время не мог с тобой поговорить. По душам. Долго. Ты всегда от ответа уходил. Уходишь. Потом, завтра, когда-нибудь… А потом… потом вырасту я… мне некогда будет. Так и не узнаю, что ты мне хотел сказать, от чего уберечь… Что у тебя на уме было? Почему ты такой, а не другой… Я же не пацан, мне уже… можно.

– Ты подстригись для начала как человек! А то я ночью тебя подобкарнаю, придется под Котовского бриться!

– Пап, да я только за. Сам бы подстригся, да тут сейчас мода такая, выделяться не хочется. Самому себе проблемы создавать. Я в чекисты не пойду, не переживай! И ментом никогда не буду. Буду студентом, а потом… всем подряд. Но человеком. Точно тебе говорю, не смейся!

Бонда вспомнил, как однажды нашел у матери на даче пачку старых газет. С любопытством пролистал несколько штук и вдруг наткнулся на недоразгаданный отцом кроссворд. Не хватало всего пары слов – отец кроссворды даже не разгадывал, он их заполнял. Бонда знал эти слова. Ему стало не по себе. Навернулись слёзы. Он нашел еще несколько подобных субботних выпусков, один – с весёлой надписью на полях. Увёз их домой.

«Держись, – сказал он себе, – нельзя. Надо терпеть и делать то, что должен.»

– Ты знаешь, я однажды, в мирное еще время, проснулся… неожиданно. Сон плохой приснился. Причем сюжет жутко реальный, но с таким невероятным перехлестом событий и декораций! Неприятные вещи происходили там, где никак не могли произойти. Было еще очень рано. Я понял, что больше не усну, встал, подошел к окну, и отшатнулся. Все было завалено снегом. И он продолжал лететь с неба огромными хлопьями. Стоял конец апреля, еще вчера ярко светило солнце, кое-где пробивалась молодая травка. Земля была уже почти сухая. И вот!