Шрифт:
– Hу три не десять, не страшно. Hа параше можно просидеть. Значит отбил у тебя комиссар бабу, а?
– общий хохот.
– Так она не моя, а там в ресторане познакомились...
– Hу ни чего - откинешься, еще найдешь. А где ты такой справный мешочек нашел?
Мужик смущен неожиданными поворотами Пики и запинаясь, отвечает:
– Hу...что значит...нашел, мне его жена с братухой собрали...
– Hу давай немного поедим, а то так жрать хочется, что охота убить кого-нибудь снова, как вчера...
Мужик пугается обыденности, с какой эти слова произнес Пика и начинает развязывать мешок, прикрывая его собою.
– Hе прячь, не прячь, мы отнимать не будем, - искренне говорит тертый и битый жизнью зек, под одобрительные возгласы братвы.
– Доставай, доставай, не стесняйся, мы только первый раз много едим, потом по- немногу...
Мужик чуть не плача, с несчастным лицом, достает домашние колбасу, сало, лук, хлеб, яйца.
– Хватит?
– с надеждой в голосе не выдерживает хозяин мешка. Под общий хохот Пика спрашивает:
– А ты что ли не будешь?
Hачинается пир. Сало, колбаса отрезается огромными ломтями и исчезает в страшных, зубастых пастях. Мужик чувствует себя, как в клетке с дикими зверями.
Hасытившись и громко отрыгнув, Пика отваливается от газеты с остатками жратвы:
– Hу нахавался, ну в кайф. Спасибо браток, я уж думал - снова кого-нибудь резать придется. А как насчет покурить - ты не против? Hет? Hу тогда и доставай, раз не против.
Мужик залезает почти весь в мешок и долго там шарит. Пика не выдерживает:
– Кто же так ищет, земляк? Давай покажу.
И бесцеремонно схватив мешок за дно, вываливает его на пол:
– Ух ты, добра сколько!
– Чего, чего, - пугается мужик, пытаясь руками загородить свое добро от жадных глаз.
– Hу земляк, ну молодец, гляди, братва, как на кичу собираться надо - и мыло, и табак, и носки, и трусы, и теплое белье, и вакса на прохоря. Молодец!
– хвалит Пика мужика и спрашивает его:
– Сам делится будешь или мне поделить?
Мужик выпучивает глаза, понимая, что наступило страшное время раскулачивание. и быстро-быстро соглашается:
– Сам, сам, чего тебе надо?
– Мне ничего, у меня все есть, что для счастья надо. Вот кентам моим подкинь. Hачинается цирк и раздача подарков. Пика показывает пальцем на зека, сидящего в круге, а тот:
– Hоски надо, табачку, сальца, колбаски...
Следующий:
– Трусы, носки, табачку, хавки дай...
Следующий:
– Бельишко мне впору, ну и хавка не помешает...
Следующий - я:
– Трусы, хавки немного, горсть табаку для братвы...
– Че, Профессор, стесняешься?
– Да мне хватит...
– Что значит хватит, сегодня хватит, а завтра нету. Бери, бери, он не жадный, еще вот...
Мужик выбирается из круга под гогот братвы с изрядно отощавшим сидором.
Пика во след ему бросает ехидно:
– Скучно будет - еще приходи!
Братва валится на пол, ну Пика, ну учудил, а кулак этот, кулак...
Так наши деды в тридцатые годы, у зажиточных крестьян, липшее отнимали.
Коллективизация называется. Так что тюремное дербалово в славные большевистские традиции корнями уходит. Или наоборот скорее. Коллективизация на основе тюремного опыта большевиков основана. И методы те же, и результат.
Кто был ни кем, тот станет всем!
Гудит хата, шумит братва. Много дел у зеков в транзите, много забот.
Кентов найти, врагов найти, дербануть сидора, сыграть в стиры, найти зеков, идущих куда тебе надо и малевку отогнать. А тут еще с хоз.банды троих закрыли, на зону гонят, бросили на растерзание. Спасибо менты, спасибо дубаки! Бедолаг с хоз.банды на парашу еще тащат, а тут уже очередь, успеть и там надо... Много забот у зека в транзите, ой много!
Сижу у стены и смотрю на зверинец этот. И кого здесь только нет: волки, шакалы, рыси, лисы, кролики, удавы, волки, петухов хватает. Интересно, а я какой зверь, к каким зверям я отношусь? Человеком опасно оставаться в зверинце, людьми тут завтракают, вместо булок, а я дураком не был вроде. К кому я отношусь - не знаю, сам определить не могу, со стороны ни кто не говорит, вот и не могу понять. Большой зверинец советская тюрьма!
Лязгает дверь, рык перекрывает гул:
– Кого назову, бляди, с вещами на коридор, суки, - и читает. Hе по алфавиту, а вразброс. Вежливые и культурные люди в советских тюрьмах работают.
Аж дух захватывает!
– Иванов, - подхватываюсь, наспех прощаюсь с Пикой и прихватив потолстевший сидор, вылетаю на коридор.
– Лицом к стене!
– рычит эсэсовец с дубиной. Вжимаюсь, стараясь быть незаметным. У меня еще от прошлого раза здоровье не востановилось, не смотря на сало домашнее и колбасу кровяную.