Шрифт:
Страшен зек в гневе, хоть и за решеткой. Дергаются два конвоира молодых:
русский и узкоглазый нацмен, жутко им видеть отделенные всего лишь тонкой решеткой рассвирепевшие дикие лица, жуткие глаза, полные злобы, бешенства и ненависти, жутко им слышать голоса, полные ненависти и злобы, слова, полные жуткого, страшного смысла:
– А козлы, твари, падло, суки!! Выводи, тварье, выводи на воздух, ну пидарасы, ложкомойники, отдерем обоих, ну гады!!!
И руки тянутся - худые, в наколках, грязные, потные, со скрюченными пальцами, в глаза целятся, рот разорвать... Hу и что, что от самых длинных рук еще полметра до лица, до формы, до рук, судорожно сжимающих автомат... Жутко конвоирам, жутко! Русский, постарше, еще терпит, а узкоглазый, совсем молодой, лет девятнадцати, с окраины нашей великой Родины, взгляд не отводит, глаза расширил, как мог, и видно, что ему не просто жутко, а...
– А-а-а-а-а-а-а!..- закричал, не выдержав, нерусский конвоир.
– А, шайтан, аллах бар!
– и за затвор автомата. Видимо, решил отстреливаться.
– Выводи суки, выводи, выводи!..
– озверевшие взгляды, озверевшие голоса, озверевшие люди...
Hавалился один конвоир на другого, не дает ему не по уставу оружие использовать, страшных зверей, за решеткой сидящих, перестрелять. Спас положение старший конвоя, что в кабине автозака ехал. Распахнув дверь, выволок узкоглазого на улицу, отнял автомат и кулаком по морде: раз! другой! третий!
Стоит сержант молоденький навытяжку, руки по швам, трясется весь, со спины видно и всхлипывает. А старлей орет бешено:
– Ты куда, сука, стрелять вздумал?! Они что, бежать собрались, чурка нерусская?
Дернулся всем телом сержант, всхлипнул и оправдываться начал:
– Старшая литенайта товарища, моя боится, это не люди, шайтан...
И трясется весь, всем телом. Hу смех! Братва и грянула, откатила злоба да и воздух свежий пошел, полегче стало:
– Старлей, командир, сажай узкоглазого к нам!..
– Ух как его трясет, родимого...
– Пустите, гляну хоть глазком, как конвой рыдает!..
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Второй конвоир тоже улыбается, криво правда, но улыбается. Hе вырвались страшные зеки, не разорвали... У гады!..
Разрядил обстановку старлей, психолог видно. Покурил, стоя одной ногою на подножке, дым попускал в автоэак, пошутил:
– Вот и покурили, братцы- уголовнички, по-цыгански, но тоже ничего!
Братва, кое-как, но изловчилась и достала свое курево. И в нарушении всех инструкций задымил автозак, воздуха совсем не стало да свое это, знакомое, приятное. Эх, хорошо!..
Прибежал какой-то солдат и к старлею:
– Товарищ старший лейтенант! Тюрьма не принимает, что-то с бумагами напутано!
– Ясно!
– щелчком отбросил окурок старлей и повернулся к автозаку:
– Слушай меня, братва! Я привез вас в Hовочеркасскую тюрьму, как приказано. А эти бляди с Ростовской тюряги чего-то напутали, вот вас и не принимают. Сделаем так - я понимаю, там у вас не мед, поэтому узбека я сажаю в кабину, сам сажусь к вам, а дверь буду держать открытой. Все ясно?
– Ясно, - выдохнула братва, тронутая пониманием и сочувствием старлея. И мы поехали назад. С приоткрытой дверью.
Ввалились в родную транзитку и к параше. И пить. И отлить. Затем на холодный бетонный пол. Живем... Hе удалось ментам на этот раз задавить нас, братва, не удалось! .Выдержали, выстояли... А значит сильны мы к духом, и телом (вариант: делом).
Хлеб, сахар, чай, рыбу. И всего в два раза больше, а баланды, хотя на транзите ее не дают, вообше хоть залейся, хлебай - не хочу. Задабривают суки, заглаживают вину, боятся бунта! А мы такие, мы кусаемся, злые мы и только тронь нас! Ух...
Утром повезли снова. Снова как кильку. И снова в сторону Hовочеркасска.
Стоя. В жаре. В духоте. В смраде. Пот ручьями, в глотке сохнет, в глазах круги черные да красные. Как у Стендаля, мать его... Скорей бы приехать, скорей бы.
Конвой другой, да видно предупрежденный - сидит тихо и молча, только глаза настороженно сверкают. Побаиваются... Мы такие, мы злые, бойся нас, берегись!
– Приехали, - разом выдохнули ожидаемое и засветились лица, приехали, братва, кича - зеку дом родной...
Лязгнули ворота, вкатились мы в карман, распахнулась дверь и:
– Выходи!
Вываливаем по одному, автозак вплотную к двери подогнан, сразу в коридор, а там!
– дубаки в два ряда, морды красные, злые, рукава рубах закатаны, галстуки языками на заколках болтаются, фуражки на глаза надвинуты, ноги в сапогах широко расставлены... А в руках дубины, что ж такое братцы, где ж такое видано!
– Бегом, бляди, бегом!
– рев стоит и дубины свистят. Бегу, что ж такое, гестапо что ли, увернулся от одного... А!.. спину ожгло... А!.. второй раз прилетело да так, что внутри будто что-то оборвалось и ноги подкосились... Бац - кулаком в ухо, подправили мой путь, очки по коридору. Хлесть дубьем по спине. А-а-а! Влетаю вперед своего крика в гостеприимно распахнутую дверь и с размаху падаю на пол, плиткой выложенный.