Михаил задумался. Вопрос прозвучал неожиданно, и он затруднился с ответом.

– Есть барышня, которой я собираюсь сделать предложение, – признался, наконец.

– Подаруйте ей то!

Полька протянула узкую продолговатую коробочку. Михаил взял ее и открыл. На черном бархате внутри лежало золотое изящное ожерелье, усыпанное красными камнями прихотливой огранки.

– То наше, фамильное, – сказала полька. – Рубины. Берите, пан!

– Не могу! – попытался отказаться Михаил. – Это очень дорого. Вам самой пригодится, в Польше сейчас трудно.

– Не голодаю, пан, – усмехнулась женщина. – Я княгиня, а не хлопка, пенензы маю [62] . Герман нас грабил, но взял не вшистко. Вы уратовали мне внука, а ён едны, цо мне засталось. Сын с невесткой сгинули. По сравнению с жичей внука то прах. Берите, пан!

Михаил взял – не смог отказаться. И вот теперь, любуясь игрой камней, представлял, как вручит подарок Лизе, а та… Далее фантазия тормозила, но думать было приятно.

В Могилев санитарный поезд прибыл утром. Михаил попрощался с коллегами, с которыми успел свести знакомство в пути, подхватил чемодан с подарками, саквояж с личными вещами и вышел на привокзальную площадь. Стоявшие там извозчики, разглядев погоны приезжего, соскочили с козел, и наперебой стали зазывать врача в свои экипажи, именуя его, кто высокородием, а кто – и превосходительством.

– Мне нужно в имение Дубки Шкловского уезда, – остановил Михаил этот поток красноречия. – Кто отвезет?

Извозчики притихли и зачесали в затылках.

– Далеко, барин! – сказал один, с густо заросшим бородой лицом. – Тридцать верст в один конец. Десять рублев!

– Пять! – сказал Михаил.

– Сидай! – кивнул возчик.

Бричка у него оказалась старой и разбитой. На булыжной мостовой она гремела колесами и скрипела сочленениями, а пегая лошадка тащила ее флегматично, не обращая внимания на понукания кучера. Ехали почти день. Михаила порядком растрясло, хорошо, что в пути они пару раз останавливались – справить нужду и напоить кобылку. Наконец бричка свернула с мощеного большака на грунтовую дорогу и покатила по мягкой земле. Они миновали рощицу и выбрались на обширное поле.

– Вон они, Дубки! – извозчик внезапно ткнул кнутом вперед. – Приехали, барин!

Михаил привстал с сиденья. На небольшой возвышенности стоял двухэтажный, крытый железом дом, обнесенный кирпичной оградой. Ворота из кованых прутьев были открыты, бричка миновала их и подкатила к крыльцу с двумя оштукатуренными, крашеными известкой кирпичными колоннами. Те поддерживали деревянную балку, на которую опиралась крыша из железных листов. Еще во дворе имелся отдельно стоящий деревянный флигель, какие-то хозяйственные постройки, но Михаил толком не разглядел, поскольку из дверей дома на крыльцо выбежали две девушки в глухих платьях под горлышко и с платочками на головах.

– Мойша! Мойша приехал! – завопили они и метнулись к бричке.

– Хая! Циля!.. – Михаил соскочил на землю, обнял и расцеловал сестер. – Как давно я вас не видел! Вы такие взрослые.

– Хочешь сказать, старые? – сощурилась Циля.

– Не слушай ее! – затараторила Хая. – Мы получили твое письмо, и так ждали, когда приедешь! Все глаза проглядели. Вот она, – Хая ткнула пальцем в сестру, – от окна не отходила.

– А сама? – фыркнула Циля и повернулась к брату. – Ты стал таким важным, Мойша! Настоящий генерал! – она коснулась пальцами его погона на шинели.

– Какой он вам Мойша! – раздалось с крыльца. Все трое обернулись. Между колонн стояла немолодая, худощавая женщина в темном платье и в таком же платке. Из-под него выбивались волосы цвета соли с перцем. – Перед вами, дочки, барон Михаил Александрович Засс, военный врач и статский советник.

Последние слова она произнесла с гордостью.

– Мама! – Михаил взбежал по ступенькам и обнял женщину. – Как же я скучал по тебе и сестрам! Погоди! – он отступил на шаг и засуетился. – У меня там подарки. Сейчас!

Расплатившись и отпустив извозчика, он занес вещи в большую прихожую, где, положив чемодан на стул, открыл его.

– Выбирайте! – сказал, указав на свертки. – Кому что.

Сестры подбежали и стали рыться в чемодане, разворачивая бумагу и вытаскивая наружу отрезы ткани и чулки. Все это сопровождалась радостным визгом и охами. Мать смотрела на них с улыбкой.

– Там и для тебя, мама! – сказал Михаил.

– Потом! – махнула она рукой. – Успею. Ты надолго?

– Пару дней пробуду, а потом в Москву. Служба.

Михаил сказал это, стыдясь. Никто не ждал его в Главном военном госпитале. Он вполне мог провести с родными неделю, даже две. Но остаться более чем на два дня не позволяло стремление как можно скорей увидеть Лизу.

– Как вам здесь, в имении? Нравится? – спросил, чтобы избавиться от неловкости.

– Что ты спрашиваешь? – покачала головой мать. – Забыл, как в Чаусах жили? Здесь мы как дворянки: я не знаю, что такое кухарить, а дочки – стирать. Все делает прислуга. Управляющий нанял для нас горничную, а кухарка и прачка здесь были. Теперь в шелка вырядимся, как купчихи, – мать улыбнулась. – Управляющий не хотел нас поначалу принимать. Приехали какие-то жидовки и говорят, что они теперь хозяйки, – мать хмыкнула. – Я ему доверенность твою показала, паспорт – все не верил. Пришлось пригрозить исправником.