До его приезда она было так одинока, так одинока! Никто, ни один человек не поддерживал ее, даже родная мать от нее отвернулась, даже родная мать! И тут появляется этот граф, такой молодой, такой стройный, такой великодушный. Прежде чем подняться к Фрицци, он прошелся по дому и заметил все: и щербатую лестницу, и протекающую крышу, и зловонную выгребную яму. Рассматривая Фрицци, вперившего безучастный взгляд в пятнистый потолок, он воскликнул:

– Невозможно вынести, видя такой великий ум, гибнущий в такой нищете! Нужно что-то делать!

– Что делать? Что? – выдохнула она, ожидая, что граф сунет руку в карман и вытащит пачку денег.

Но граф только вздохнул, а на деньги не расщедрился:

– Поверьте, я бы охотно вам помог, но пока Бог хранит жизнь моих родителей, они мне денег не дают. То есть дают только на карманные расходы и больше ни-ни. Они вообразили, будто я все, что у меня есть, промотаю. И скорей всего, они правы. Но я что-нибудь придумаю, что-нибудь придумаю, клянусь.

Он осмотрел и ощупал кровать, а затем сообщил непонятно зачем:

– Кровать добротная, вполне годится.

Кровать и впрямь была добротная, резная, дубовая, супружеское ложе матери и отца. Но для чего она годится, граф объяснять не стал, а принялся шагать по комнате – раз, другой, третий, – громко считая шаги вдоль и поперек. Потом встал на колени и двинулся ползком, измеряя ладонью с растопыренными пальцами расстояние от двери до окна. Закончив измерения, он вскочил и радостно воскликнул:

– Придумал! Все очень просто – вы установите кровать в центре комнаты. Она поместится, я проверил.

– Зачем? – не поняла Элизабет.

– Как зачем? Разве не ясно? Укладываете Фридриха на кровать и приглашаете желающих увидеть великого философа на ложе болезни. В углу под окном разместится ведро с водой, куда должны стекать капли с крыши. Предлагаете посетителям пожертвовать на ремонт протекающей крыши, для чего у входа на столике поставите кувшин с широким горлом, куда они будут бросать деньги.

– Показывать моего Фрицци за деньги? Ни за что!

– Не вашего Фрицци, а величайшего гения человечества на ложе болезни! Каждый, кто посетит его, до конца дней своих будет хвастаться, что видел великого человека своими глазами.

– А вдруг никто не придет? – уже сдаваясь, прошептала Элизабет.

– Не беспокойтесь, прибегут!

– А как они узнают?

– Вы напишете письмо в газету с описанием величия вашего брата и трагизма его положения.

– А вдруг не напечатают?

– Напечатают! Это я беру на себя. Но надо все продумать. Например – как вашего брата одеть?

Не зная, что сказать, Элизабет молчала, ожидая решения графа – она не сомневалась, что ждать недолго. И точно – через пару минут он хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– Конечно! Мы облачим его в одеяния Заратустры!

– Одеяния Заратустры? Что это такое?

– Заратустра был священнослужитель зороастризма, персидского культа, посвященного борьбе добра со злом. Что он носил, точно не знает никто, но предполагается, что он ходил в просторных белых одеяниях и в таких же шароварах.

Это даже хорошо, что никто не знает, какую одежду носил таинственный Заратустра. И где только Фрицци его откопал? Впрочем, это уже неважно, важно, что Элизабет заказала для него наряд, состоящий из просторного белого балахона и просторных белых шаровар. И теперь это одеяние навсегда останется нарядом великого Заратустры, который сказал… Господи, что же он сказал? Сколько она ни пытается и ни перечитывает книгу Фрицци, никак не может запомнить, что сказал его Заратустра.

Граф Гарри Кесслер, дипломат, писатель и покровитель искусства модерна, остался заметной фигурой на шахматной доске истории как выдающийся автор многостраничного собрания дневников, которые он вел ежедневно с двенадцати лет. Первый – вернее, второй, – том его дневников «Огни Берлина», где описываются годы между двумя мировыми войнами, был издан сразу после Второй мировой войны. Тогда как истинно первый, «Путь в бездну», долгое время считался потерянным. И только в 1987 году согласно завещанию графа был открыт банковский сейф на Майорке, где хранились дневники, освещающие период конца XIX века и начала XX до Первой мировой войны.

Дневники графа Кесслера вызвали огромный интерес и переведены на многие языки не только благодаря добросовестной и подробной манере записей, но и тому, что их автор состоял в знакомстве со всеми, кто был хоть чем-нибудь знаменит. Помимо того, что граф Гарри был красив, талантлив и широко образован, он умудрился очень удачно родиться и, как говорится, с младых ногтей качался на правильных коленях.

Его родители – гамбургский банкир Адольф Кесслер и ирландская красавица-певица, по прихоти судьбы носившая имя Алиса Линч, чем напоминала героиню парагвайской драмы, тоже ирландскую красавицу и тоже певицу, Элизу Линч. Впрочем, благополучная судьба Алисы мало походила на бурную судьбу Элизы, сходство было только символическим. Если в красавицу Элизу безумно влюбился неудачливый авантюрист, император Парагвая Франциско Солано Лопес, то в красавицу Алису так же безумно влюбился вполне удачливый первый император объединенной Германии Вильгельм. Это была последняя любовь великого старика к юной девушке, нечто вроде любви умирающего Гете к семнадцатилетней Ульрике.