Шрифт:
Неизвестно, случился ли реально роман между Вильгельмом и Алисой, но точно известно, что первый германский император до конца своих дней осыпал милостями семью красавицы – он не только пожаловал ее супругу-банкиру дворянство и графский титул, но был также крестным отцом младшей дочери Алисы – Вильгельмины. Ее сын Гарри получил образование в лучших университетах Германии и Англии и с ранней молодости вращался в различных элитарных кругах – светских, дипломатических, артистических. Благодаря прекрасному воспитанию, близости к императорскому двору, а также красоте, богатству и личному обаянию он был желанным гостем любого модного салона, который по возвращении домой описывал в своем дневнике подробно, добросовестно и остроумно.
С кем только ни сводила его судьба за долгие годы ведения дневников – с Роденом, Майолем, Андре Жидом, Дягилевым, Нижинским, Рихардом Штраусом, Гауптманом, Новалисом, Верленом – всех не перечесть! Но главной точкой его интереса многие годы оставался Фридрих Ницше, которого он считал величайшим мыслителем всех времен и в увековечении памяти и наследия которого он сыграл неоценимую роль.
Вернувшись домой после первого посещения своего кумира, Кесслер не нарушил традицию – он сделал запись в дневнике:
«Когда я вошел, он спал. Его могучая головы, слишком тяжелая для его шеи, чуть склонившись направо, свесилась на грудь. Лоб у него огромный под копной все еще темно-каштановых волос. Его плохо ухоженные роскошные усы тоже еще не поседели. Глубокие темно-коричневые тени лежат на щеках под глазами. Опухшие кисти рук, опутанные зеленовато-лиловыми венами, выглядят восковыми и похожи на руки трупа. Несмотря на то что Элизабет принялась гладить его плечи и звать: «Проснись, дорогой, проснись!», он не проснулся. Он не выглядит ни больным, ни безумным, он просто выглядит, как мертвец».
Мальвида
– Не понимаю, куда исчез Савелий, – пожаловалась Мальвида дочери. – Я уже третий день не могу его найти, две пневматички ему отправила.
– Ты уже третий день его ищешь? Тайком от меня?
– Не то чтобы тайком, но не хотелось тебя волновать.
– Так что с тобой?
– Ничего особенного – по ночам сердце иногда схватывает.
– И ты третий день молчишь? Можно ведь вызвать нашего семейного врача, почему обязательно Савелия?
– Я к нему привыкла.
– Вечные причуды! А что ты делаешь, если сердце схватывает в Риме?
– В Риме у меня есть свой семейный врач.
Их едва не разгоревшуюся ссору прервал резкий звонок колокольчика у ворот. Ольга выглянула в окно.
– Ну, слава богу, нашелся твой Савелий! Мчится, как афганская борзая.
А Савелий уже вбегал в утреннюю гостиную:
– Мали, дорогая, вы меня искали? Что случилось?
– Куда же вы запропали без предупреждения? А если бы и вправду что-то случилось?
– Виноват, виноват, виноват! Но когда вы узнаете, куда я запропал, я уверен, вы меня простите.
– Если вы так уверены, рассказывайте!
– Мали, ты говорила, что у тебя схватывает сердце, – вмешалась Ольга.
– Да-да, сердце! По ночам иногда болит. Но вы сначала расскажите, где вы были, а потом займемся сердцем.
Савелий явно не спешил сразу перейти к сути дела.
– Три дня назад Лу попросила меня встретиться с ней в Магдебурге…
– Я сразу заподозрила, что за вашим исчезновением скрывается Лу, – фыркнула Ольга.
– Но вы даже и на миг не заподозрили, зачем она там скрывалась.
– Разве? Я заподозрила, что к вашему приезду Лу уже сняла двухместный номер в приличном отеле.
– Вы опять за свое, Оленька! А ведь в этом нет ничего нового.
– Оля, угомонись, дай Савелию рассказать, зачем Лу занесло в Магдебург, – рассердилась Мальвида и вдруг догадалась. – Это как-то связано с Фридрихом, да? Ведь Наумбург там совсем рядом?
– Ну, Мали, вы просто чудо! Такое чутье на своих!
– Чего же вы тянете! Говорите скорей – что с Фридрихом? Он жив?
– Жив, если это можно назвать жизнью. Молча лежит на кровати посреди комнаты в белом балахоне – изображает Заратустру, который когда-то много чего сказал.
– Что значит – изображает Заратустру? Зачем? Кто его заставляет?
– Ясно кто – его дорогая сестричка Элизабет!
– Какая-то чушь! Для чего ей это понадобилось?
– Для ремонта крыши.
– Какой ремонт? Какой крыши?
– Ну, крыша течет, а денег на ремонт нет.
– И при чем тут Заратустра?
– А при том, что люди приходят смотреть на Заратустру и платят за вход.
– А Фридрих согласен?
– Дорогая Мали, ну, кто его спрашивает? Он ведь ничего не понимает – он тихо лежит, иногда пукает, иногда писает под себя и смотрит в потолок, над котором эта самая крыша.