Наташа, пригубив молока и отломив кусочек печенья, рассказала притихшим слушателям всё, что ей было известно о рождении близнецов.

Уединившись с помощницей по хозяйству, передала указания барона и приказ поселить её у покоев хозяев.

— Как же, хозяин велел поселить… — ворчала она, кутаясь в шаль и сопровождая гостью на второй этаж, — герр Уц распорядился. — Вздохнула, косясь на неё и заглядывая в лицо. — Как он там? Нога не беспокоит?

— Нога? — переспросила пфальцграфиня. — Вы имеете в виду герра Корбла? Я не заметила, чтобы он хромал.

— Да, он не любит, когда его жалеют, — донеслось тихое.

Небольшая комната, куда её привели, понравилась с первого взгляда, напомнив подобную в замке Бригах. Высокое окно, закрытое ставней. Скамья у стены. Широкая кровать с балдахином и столиком в изголовье. Сундук в изножье. Свечи в кованой напольной подставке. У камина два одинаковых стула с высокой спинкой. Деревянными панелями отделана только половина комнаты. Со стороны очага стена оштукатурена и побелена. Зеркала, по понятной причине, не было. Умывальня и нужник находились в конце коридора.

— Сейчас затопят камин и принесут бельё, — экономка зябко передёрнула плечами, не торопясь уходить. — Отогреетесь, отдохнёте.

— Спасибо. — Наташа присела на стул, уставившись на свечу.

Спокойная обстановка и приятная обходительная женщина подняли в душе волну благодарности. Она помнила, как приняли её в замке Бригах и в поместье Россен. Она всегда знала, что мир не без добрых людей. Любой мир.

Тот самый басовитый мужчина принёс дров и, затопив камин, обернулся к экономке в ожидании указаний.

— Ступай отдыхать, Каспар. Дальше я сама.

Прибежала худенькая конопатая девушка, принявшаяся стелить постель.

Вид серых жёстких полотен вызвал у пфальцграфини неприятные зудящие ощущения на коже. Не думала же она, что ей постелют тонкое господское бельё?

— Вы надолго к нам? — спросила Ребекка.

— Пока не знаю. Госпожа баронесса предложила поработать у вас.

— Кем? — насторожилась женщина.

— Мы отложили решение этого вопроса до её приезда домой, — улыбнулась Наташа как можно мягче. — Госпоже баронессе понравилось, как я помогла ей во время родов.

— Так вы повитуха? — обрадовалась экономка.

— Нет, — поспешила возразить пфальцграфиня. — Так вышло, что я знаю, как правильно дышать, чтобы не было больно при родовых схватках.

— О-о, — удивилась она, вставая и поправляя кочергой занявшиеся дрова. — Хорошо как. Лекарка.

Скорее всего, Наташу не поняли. Объяснять ничего не хотелось:

— Можете идти, фрау Ребекка. Я справлюсь сама.

— Зовите меня Ребекка.

— А меня Лэвари.

Герард не пытался освободиться. Бесполезно. Меченый охранник тайного советника умеет вязать крепкие узлы.

В горле першило. Пересохший язык казался колючим шерстяным клубком. Но не это его заботило. Таша… Неужели конец? Вот так? На пустом месте? В виски била только одна мысль: догнать, остановить, не дать уйти. Не получится — шагнуть за ней в пропасть, куда угодно, хоть в преисподнюю. Почему она оставила его связанным? Почему лишила слова? Она всегда отличалась милосердием.

Ответом на вопрос голосом гехаймрата всплыла подсказка: «Такая женщина, слыша, что происходило за стеной, не станет говорить с изменником ни о чём». Дьявол! Как же нелепо всё вышло! Догнать и остановить — самое простое. А дальше? Как объяснить, что за стеной его не было и это жуткое недоразумение? Взять бы её за руку и отвести в соседнюю камору к этим… Пусть бы убедилась.

Сердце зашлось тупой ноющей болью. Почувствовал, что не может дышать. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Лицо покрылось испариной. Задержал дыхание, как это делал, когда нырял в тёмную мёртвую глубину холодной реки.

— Ого, — словно сквозь залитые водой уши услышал над собой.

Размытый силуэт качнулся в сторону и сиятельный неожиданно почувствовал облегчение. Его тело обмякло, наполняясь болью другого рода. Мириады колючек впились в него, терзая плоть.

— Пить. — Голос звучал хрипло и очень тихо. В ушах нарастал шум.

Маленькими глотками опустошил кубок с вином, игнорируя щиплющую боль в губе, чувствуя отталкивающую саднящую горечь напитка, как он течёт по пересохшему горлу, опускаясь в желудок благотворным исцеляющим бальзамом.