Потемкин вернулся к Хопкинсу, который разговаривал с человеком из здешнего отделения полиции. Специалистов Группы, одним из подразделений которой руководил Хопкинс, на обычные убийства не вызывали…

– Какие гениальные догадки, консультант?

Олег давно уже привык к манере общения Хопкинса. Впрочем, привыкание было взаимным – к иным особенностям Потемкина тоже следовало приноровится.

– Разве что вот это…

Потемкин показал смятую упаковку в целлофановом пакетике.

– Передай О’Рэйли. Что еще?

– Этот парень, Виктор, о котором говорила свидетельница…

– Уже взят под стражу. Пока молчит. Есть еще соображения?

– Не о чем говорить, – пожал плечами Потемкин. – Если бы кто-то решил мстить таким образом старшему Веллингтону, они бы наверняка оставили какой-то знак или записку. А тут – ничего… Судя по рассказу свидетельницы, это ребятки, которые тут гоняют на скорости по Малхолланду на автомобилях по отрезку Колдуотер – Лаурел. Может быть, из этой группировки, о которой ты мне рассказывал. «Ночные волки»? Или как их там?.. Они ведь в этом районе орудуют. А, может, кто-то еще – ты-то сам что думаешь?

– В любом случае, – пробурчал Хопкинс, – надо завтра будет идти к звездному папаше. Беседовать. Мне шеф приказал (он взглянул на микроавтобусы четырех главных общенациональных телеканалов, припарковавшихся за желтой полицейской лентой) приказал дать интервью. Успокоить общественное мнение, так сказать.

– Ага. Успокоишь…

– Ммм… – Хопкинс поглядел на убитого. – У этого парня в жизни никаких проблем не было – с точки зрения нормального человека. Думаешь, когда он сегодня из дому выходил, он знал, чем для него этот день кончится?

Хопкинс позволял себе подобные лирические отступления очень редко. Но иногда позволял.

«На какой же почве помешался принц?» – Фред Аткинс воздел руки к небу. – Вы слышите эти слова? Вы понимаете, как они гениальны? Если на то пошло, я пари держу, что эти слова для мировой литературы значат гораздо больше, чем пресловутое «Быть или не быть?» Просто так случилось, что это «быть или не быть» запоминается сходу, как какая-нибудь идиотская фамилия – и потом неотвязно вас преследует. А вопрос о том, на какой почве помешался принц – он же ключевой для нашей жизни!..

Постановка «Гамлета» обещала стать необычной. Дело в том, что Фред Аткинс относился к той категории режиссеров, которые не устают совершенствовать спектакль чуть не до премьеры, а иногда – и после. Есть такие неугомонные люди, с ними трудно работается в творческой сфере. Если речь идет о газете, то такой редактор будет останавливать номер, для того, чтобы поменять абзац, строчку или даже одно слово в ключевом материале и в последние часы перед засылом в типографию, и даже ночью, когда газета уже почти готова… Но нет! Снова – «стоп!» Снова надо заменить слово «осторожный» на слово «сторожкий» – или сделать еще что-то, столь же значимое.

Нынешний «Гамлет» Фреда Аткинса был, в общем, почти готов к выпуску уже около месяца назад. Актеры знали роли, были проработаны характеры, в целом выстроены мизансцены, найден нужный для спектакля темп и ритм… Все считали, что постановка должна получиться удачной. Все – но не Аткинс, который сидел на репитициях мрачнее тучи, оживлялся только показывая моменты, которые ему самому были безусловно важны – скажем, убийство Полония… А в остальном – был отстранен и равнодушен, и иногда даже позволял себе кричать на актеров, а Кэрол – Офелию просто довел своими репликами до слез. Потом извинялся – вполне искренне. Но так продолжалось до того дня, пока он не пришел на собрание труппы свежевыбритый, пахнущий дорогим одеколоном и весь светящийся.

– Я нашел! – объявил он актерам. – Расследование всего, происходящего на сцене, будут вести зрители. Повторяю: это будет «Гамлет», какого никто и никогда не видел!

Фред Аткинс это действительно повторял не однажды, но всякий раз с такой силой убедительности, что и не хочешь верить, а поверишь. Поверишь, даже если ты к театру Фреда не имеешь никакого отношения. А среди тех, кто сидел на разномастных стульях на временной дощатой сцене в Гриффитс-парке – таких, понятно, не было.

– Каждый из нас знает, что до нас с вами были уже тысячи Гамлетов, и говорили эти принцы датские на всех, ну, или почти всех языках земли, – продолжал Аткинс. – Они могли говорить одинаковые слова – но всё равно произносили их по-разному, потому что разные режиссеры, разные актеры, всё, всё разное – одинаково только название…

У шестидесятилетнего Аткинса была густая седая шевелюра, время от времени он небрежным жестом откидывал волосы со лба – вызывая вздохи умиления у обязательных молодых поклонниц – из числа участниц его студии или молодых актрис «Диониса». А лицо у Аткинса было – как печеная картошка, сплошь морщины. Он не то, что никогда не думал о подтяжках кожи, он и обычных для мужчин-актеров косметических масок не признавал. «Если вы на меня смотрите и думаете, сколько мне лет, – значит я не гожусь для работы, которую делаю!» – это была его обычная поговорка. Не пустая, впрочем! Когда Аткинс загорался – а загорался он на рептициях постоянно, просто не мог иначе – морщины чудесным образом разглаживались, лицо молодело, а горящие огнем глаза могли убедить, кажется, кого угодно и в чем угодно…