– Можно спросить вас? – раздался тонкий голосок из рядов притихших домовят. Словно камень, брошенный в воду, пустивший круги по стеклянной глади, вопрос его проплыл мимо освещенного круга и неспешно направился в далёкое странствие, сохраняя в себе любопытство маленького домовёнка.

– Конечно, спрашивай, – ласково отозвался Писарь.

– Когда я был маленьким, – тут все прыснули, ведь то был Кроша! Ему едва исполнилось четыре с половиной года, – не смейтесь! Я уже очень скоро стану настоящим взрослым. Ведь так? – обратился он к Писарю ища поддержки.

– Конечно, Кроша, ты обязательно станешь взрослым. Но не торопись взрослеть: ребёнком ты уже не будешь никогда, а взрослым останешься на всю жизнь.

Не до конца поняв ответ, но получив поддержку, Кроша попищал дальше, говоря с придыханием, как будто воздуха в лёгких не хватало:

– Когда я был маленьким, ваши волосы и борода были земляного цвета, а теперь я вижу много серебринок. Откуда они у вас? Ни у кого из моих друзей нет таких серебринок. И у мамы с папой нет, хотя они уже большие! Что они означают?

Писарь засмеялся тягучим, как карамель смехом.

– Кроша, ты очень наблюдателен, – похвалил он. – Когда-то, когда я был молодым, то волосы мои действительно были полностью земляного цвета, чтобы мы не забывали, откуда появились. Пусть у вас у всех волосы могут быть самых разных цветов: и яркими жёлтыми, и весёлыми оранжевыми, и многими-многими другими, но всегда у одного из нас волосы будут земляными в напоминание о том, откуда мы пришли и чтили память земли, возделывали её с величайшей осторожностью. Ведь она подарила нам жизнь и дарит до сих пор плоды свои, чтобы кормить нас такими вкусными ужинами, как сегодня. С возрастом же мои волосы станут полностью серебристыми, как предзнаменование того, что все мы окажемся маленькими звёздочками на небе.

– Все? И я тоже? – недоверчиво переспросил Кроша, подняв свои любопытные глаза к небу. Он по-новому посмотрел на маленькие светящиеся точки в ночи, казавшиеся ему дырками, пропускающими солнечный свет, на огромном одеяле, в которое каждую ночь укутывается весь мир.

– Все, – подтвердил Писарь.

– А звёзды – они так же высоко, как и корабли? – спросил кто-то.

– Гораздо выше!

– На много!

– Выше-выше!

Хором ответили несколько домовят, не дожидаясь Писаря.

– О-о-о-у-ухх, – протянула Фиалка, так высоко задрав голову, что голова закружилась и она упала, вытянувшись в форме звезды. Туч помог ей подняться и тут же спросил, перебив хор возгласов:

– А почему небесных кораблей так долго нет?

Нарастающий гомон оборвался и все взгляды устремились к Писарю. Взрослые домовые, вернувшиеся было к своим делам, прекратили мыть, перемывать, протирать и перепротирать посуду, посмотрели сквозь костёр в ту сторону, где собрались их дети. Пламя его плясало в их глазах, как будто разгоравшаяся потаённая надежда, ожидаемая именно сегодня.

Писарь ответил не сразу. Мелодичным голосом, низким, как тромбон, он затянул старинную мелодию, сочинённую во время тяжёлого труда первыми домовыми, много-много лет назад. Слов в ней не было, были лишь звуки издаваемые горлом и льющиеся наружу сквозь закрытые губы. Песнь была тихой, но вскоре её подхватили и взрослые, разнеся её далеко за пределы каменного кольца, отпустив её вдогонку к ускакавшему вопросу Кроши. Казалось, что мелодия стелется низко по траве и уносится далеко вдаль, за синий океан. Туда, куда всей душой стремились домовые. Домой.

Окончив петь, окрашенную в нотки грусти мелодию, Писарь ответил:

– Они обязательно ещё будут.

– А когда?

– Мы не можем этого знать.

Послышался сдавленный вздох одного взрослого домового сидевшего поодаль от детей, вместе с остальными взрослыми, а за ним начались перешёптывания.

– А это правда, что наш настоящий дом находится за океаном? А корабли плывут из-за его небес?

– Да, это так.

– Уже тридцать четвёртое утро прошло, как проплыл по небу последний корабль, – хмуро заметил Туч.

– Это так же верно, как и окончательно наступившая ночь, даже костёр готовится погаснуть, – Писарь окинул взглядом каждого своего маленького слушателя, – пора нам расходиться. Но прежде, – старый домовой поднял руку, останавливая начавшиеся ворчания маленьких домовых, – хочу поведать вам одну тайну, которую, я уверен, вы сбережёте, иначе ничего не получится.

Волнение пробежало по рядам домовят, но все их взгляды выражали решимость, во что бы то ни стало сберечь ту тайну, которую им поверяет Писарь.