– Я знаю... но... это разные вещи.

– Понимаю. И все же так будет лучше для него.

Кама молча кивнула головой. Она прекрасно понимала, что Гарда прав, но ей трудно было согласиться с мыслью, что барьеры, существующие в мозгу Модеста, невозможно сломать ни языком фактов, ни логическими доказательствами и остается только обратиться к физическим средствам - к проникновению в структуру условных связей мозга.

Гарда думал о том же.

– Есть одно довольно серьезное соображение правового или даже морального характера, - сказал он, задумчиво глядя на Каму.
– Мюнх никогда не согласится на операцию, если поймет, чего вы хотите. Если твой тезис о его полной вменяемости будет принят, ты потеряешь правовые основания для проведения изменений в его психике даже в ограниченном объеме. С другой стороны, он не способен к самостоятельной жизни в обществе, требует постоянной опеки, уже не говоря о том, что в определенных случаях он может представлять опасность для окружающих. Его изоляция, ограничение его свободы должны быть подтверждены либо медицинским заключением о его психическом заболевании, либо же судебным определением, что он является опасным элементом. Моральная проблема несколько проще. Для общества Модест едва ли опасен, с точки зрения научных исследований было бы полезнее оставить психику этого человека в теперешнем состоянии как объект эксперимента. В интересах самого Мюнха преобразование его психики, так как конфликт между Мюнхом и обществом является для Мюнха источником душевных мучений, и гуманней избавить его от этого. Однако способ, с помощью которого мы можем этого добиться, находится в противоречии с основными положениями свободы совести и личной свободы. Боюсь, в Калькутте вам придется нелегко.

– Что делать. Другого выхода нет, - вздохнула Кама.

14

Мюнх остановился на пороге.

Кабина самолета скорее напоминала небольшой холл в Институте мозга, чем салоны знакомых ему летательных машин. Мягкий ковер, застилающий пол, низенькие столики, кресла, небольшой автоматический бар с длинной стойкой и рядом высоких стульев, полки, полные книг и журналов, шкафчик для карманного чтеца, даже две картины на стенах. Все это, размещенное внутри серебристой машины, вызывало беспокойство и настороженность.

Кама заметила неуверенность Модеста.

– Ты впервые видишь такой самолет, правда? Не каждая воздушная машина должна походить на ступу или метлу ведьмы, - пошутила она, но выражение лица Мюнха оставалось серьезным и сосредоточенным.
– До сих пор ты летал только на короткие расстояния, а это самолет дальнего радиуса. Правда, это не самое быстрое средство сообщения, зато очень удобное. Ну, иди! Не бойся.

– Почему ты думаешь, что я боюсь?
– спросил он резко и шагнул внутрь кабины.

– Я не думала тебя обидеть. Просто мне показалось, что ты колеблешься... Если я тебе доставила неприятность, прости.

– Это ты... прости меня.

Он снял с плеча дорожную сумку и внимательно осмотрелся.

– Мы одни?
– спросил он минуту погодя.

– Да, совершенно одни.

Она подошла к небольшому распределительному щиту в глубине кабины и нажала одну из кнопок.

На экране появилось лицо молодого мужчины.

– Вы готовы?
– кратко спросил он.

– Да. Можешь включать. Когда мы пролетаем над Гималаями?

– Примерно в двенадцать двадцать всемирного времени.

– Будет что-нибудь видно?

– Во время полета над самыми высокими районами до захода солнца остается пятнадцать минут. Опустить машину для лучшей видимости?

– Об этом я и хотела просить.

– Принято. Есть еще какие-нибудь особые пожелания?

– Нет. Благодарю.

Человек на экране сделал какое-то незаметное движение, и почти в тот же момент раскрытая чаша входного купола начала медленно поворачиваться вокруг вертикальной оси.

Модест сделал шаг в сторону закрывающегося входа, но Кама подошла к нему и, взяв за руку, провела к ближайшему креслу.

– Сядем. Во время разгона лучше не ходить по кабине.

Купол закрылся. В кабине воцарилась тишина.

– Счастливого пути, - сказал юноша на экране и исчез.

Темный потолок центрального зала авиапорта сменило голубое небо. Кресла слегка задрожали, и почти в тот же момент серебристые машины, видимые сквозь прозрачные стены, поплыли куда-то вниз. Самолет набирал скорость.

Авиапорт исчез, уступая место разбросанным среди зелени промышленным сооружениям и далеким нагромождениям жилых массивов. Проплыла голубая лента Вислы и отдельные жилые здания, теряющиеся в тумане.

– Ну как? Ты рад?
– прервала Кама молчание.

– Зачем ты солгала?
– вместо ответа спросил Мюнх.

– Солгала?
– недоуменно спросила она.
– Я же тебе говорила, что этот полет необходим для твоего здоровья. Кроме того, ты познакомишься с новой страной. Ты хотел увидеть Индию... Туда мы и летим.

– Ты сказала, что мы одни...

– Но мы действительно одни!

– А он?
– Мюнх показал на экран.

Кама улыбнулась.

– Это же только изображение.
– Она встала с кресла и подошла к пульту.
– Ты видел работника авиапорта в Варшаве. Кораблем управляет система автоматических приборов. Автоматов! Машин, работающих без помощи человека. Я когда-то тебе уже об этом говорила.

– Знаю, - не совсем убежденно кивнул он головой.

– Машины ведут корабль по заранее разработанной программе, а также в соответствии с приказами, поступающими с аэродромов.