— Вы не москвич? — я была искренне удивлена. — У вас совершенно московский выговор…

Он отвернулся, не ответив, но я успела заметить отсвет какого-то сильного чувства на его классически вылепленном лице. А еще я увидела шрамы… Маленькие, уже едва заметные шрамики возле уха, чуть выше виска у края темно-каштановых волос, стянутых на затылке в аккуратный хвост, за четко очерченной линией челюсти. Пластическая хирургия? Прекрасный Аполлон был произведением какого-то эскулапа, не лишенного чувства гармонии? И как это характеризует мужчину, который захотел заняться подобного рода украшательством? Опять же, откуда у бездомного дворника деньги на это явно не дешевое мероприятие?.. Вопросы… Вопросы… Я почувствовала мандраж как перед ответственным интервью.

— Василий, вот ключи, идите подождите меня в машине.

— Мам, — мой Василек тревожно глянул на меня.

Чувствительная натура сына всегда поражала меня своей потрясающей восприимчивостью к неким флюидам, наполнявшим пространство вселенной вокруг нас. Мальчик, обладавший такой чуткостью к чужим настроениям и переживаниям, действительно обладал даром божьим и мог стать воистину великим творцом… На горе или на радость… Я тряхнула головой и улыбнулась.

— Идите. Нам с Иваном Ивановичем нужно поговорить наедине.

— Пойдем, дружище. Заведем мамину машинерию.

Мы остались одни в гулком коридоре.

— Перед тем, как оставить на вас своего ребенка, я должна задать вам некоторые вопросы. Они могут показаться вам излишне прямолинейными или даже неприличными, но согласитесь, я имею на это право.

Он явно напрягся, но лишь кивнул в ответ.

— Меня интересует ваша половая ориентация, — он вскинул голову, явно собираясь перебить меня, но со мной такие финты не проходили уже давно. — Нет, позвольте мне закончить мысль. Я не принадлежу к категории людей, которые осуждают других только потому, что они в чем-то отличаются от общепринятых норм, но… Мой мальчик растет без отца, и вряд ли будет хорошо, если воспитатель-мужчина к тому же еще окажется… Вы понимаете, что я имею в виду.

Иван усмехнулся, покачал головой и взглянул на меня с новым интересом, видимо вызванным моей почти неприличной откровенностью и прямотой. Надо сказать, прием этот очень часто приносил мне успех, потому что редко кто был готов встретить подобное от хрупкой женщины, которая еще минуту назад застенчиво улыбалась вам, сияя наивными голубыми глазами сквозь стекла очков…

— Я убежденный гетеросексуал, Мария Александровна, смею вас уверить, но что для вас мои слова? Вы меня не знаете и никак не сможете проверить, лгу я или нет.

— Я постараюсь проинтуичить. Кстати, зачем вам понадобилось делать пластическую операцию? Нос был длинноват, или скрываетесь от народной полиции?

Собеседник мой невольно дотронулся пальцами до уголка губ, и я только сейчас заметила ниточку шрама, сбегавшего от них вниз к подбородку. Это явно не было результатом оплошности хирурга, делавшего «пластику», зато с очевидностью объясняло странность улыбки Ивана.

— Так вот откуда ноги растут… — задумчиво произнес он, и на мгновение стыд мой вырвался из-под контроля, и я почувствовала, как волна жара разлилась от шеи вверх к щекам. — Вы наблюдательны…

Я дернула плечом.

— Ответьте.

— Хорошо. Это была вынужденная мера. Мое лицо после переделки, в которую я попал, годилось только для того, чтобы на нем сидеть… И конечно же, мне повезло с врачом. К тому же в день основной операции, когда мне заново строили вот это, — на сей раз Иван притронулся кончиками пальцев к своему носу, — он явно находился под особым покровительством муз с Олимпа… Получилось несколько слишком… Вы не находите?

Я невольно рассмеялась, поразившись его пренебрежительно-шутливому и какому-то отстраненному отношению к собственной внешности.

— Спасибо за откровенность.

— Позвольте и мне спросить… Боюсь, мой вопрос тоже не будет блистать корректностью, но по всей видимости, мне стоит знать… Где отец Васи? Он оставил вас? Развелся?

— Нет. То есть… В общем, Васька считает своим отцом моего бывшего мужа, в то время как его настоящий отец не знает, что у него есть сын. Надеюсь, все так и останется… — почти шепотом закончила я.

— Простите.

— Вы правы, вам следовало это выяснить… Только теперь я очень рассчитываю на вашу сдержанность…

Он кивнул.

— Простите еще раз…

— Уже два, — я попыталась улыбнуться. — Еще одно извинение, и мы с вами будем в расчете.

— Простите, — с готовностью произнес он, но не формально, в шутку, как того можно было бы ждать, а действительно искренне, тепло. — Мир?

Иван протянул руку, зажатую в кулак, от которого смешно оттопыривался согнутый мизинец. Я зацепила его своим, и мы несколько раз тряхнули соединенные таким образом руки, торжественно произнеся хором: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись». Мимо, улыбаясь, прошел тот самый мужчина, которого я заметила в дверях мастерской, перед тем как врезаться в Ивана, и приняла за еще неизвестного мне претендента в воспитатели сына. Как же я обманулась!