В БОЛЬНИЦЕ

Радостной была первая ночь в больнице. Санитары, которые привезли нас сюда, устроили нам настоящий пир - с выпивкой и закуской. Мы ели с жадностью, как будто хотели наесться за все дни Промыка. Мы не могли оторваться от напитков и папирос. В нашей маленькой комнате дым стоял столбом.

Только поздно ночью мы легли спать, но сон не шел. Всю ночь до утра мы проговорили о чуде "исхода из Промыка". На другой день доктор Свитал оформил нас в больницу на правах больных. Он хотел скрыть, кто мы, от тех людей из персонала, которые еще не знали нас. Сестры ухаживали за нами, как и за другими больными.

Так я впервые в жизни оказался в больнице, да еще не будучи больным. Пришлось притворяться. По правде говоря, нам не вредно было поваляться здесь, мы хоть немного отдохнули после Промыка.

На третий день утром сестра сказала, что сегодня на обход придет врач, которого надо остерегаться. Каждому из нас надо выбрать себе болезнь, которую нелегко распознать по внешним признакам. Но мы-то опасались другого: как бы не распознал он, что мы евреи.

И вот он пришел. Переходит от койки к койке со своим стетоскопом. Подошел к Зигмунду, приблизился к Мареку. Я боюсь смотреть в их сторону, чтобы не смутить их, и только прислушиваюсь к их рассказу.

А время не ждет: выдумай, выдумай болезнь. Когда врач подошел ко мне, я сказал, что страдаю язвой желудка и что мне все хуже. Он начал щупать живот, давил, спрашивал, как обычно: "Тут болит? А здесь?" Я отвечал: да или нет, соответственно изображая на лице страдания. Наконец, он отпустил меня, сказав, что нужно сделать рентген, а этого здесь в больнице нельзя сделать. Я понял, что обман мой удался.

Однажды нас навестил ксендз и пригласил на воскресенье в больничный костел. Это приглашение могло дорого обойтись нам.

Любой поляк, даже нерелигиозный, сразу поймет, что мы не знаем обычаев, не умеем молиться. Лучше всего нам уйти отсюда до воскресенья. Правда, Ицхак вышел отсюда уже два дня назад искать для нас убежище, но мы не уверены, что успеем уйти до конца недели.

К счастью, немцы потребовали освободить больницу, а больных перевести в другие места. Доктор Свитал перевел нас в сельскую больницу в Яблонки. Тут мы пробыли два дня. Когда Ицхак нашел нам квартиры, мы вышли по одному в разные места в окрестностях Варшавы.

ВЕСНА В ЯНВАРЕ

И снова "на арийской стороне". Снова, как до восстания. Но на сей раз не в центре шумной столицы, а среди ее обломков и развалин.

В "малинах" села Близна, Гродзиска, Бервинова начали мы опять искать новую нить жизни в подполье, овеянную бурями и ветрами, опаленную огнем и почерневшую от дыма; жизни, восставшей в бунте, и вновь ушедшей в подполье; жизни, которую не баловали надежды и потрясали разочарования, и надо всем этим - безмерная усталость.

Пока здесь правит свастика, не должно быть места усталости! В момент, когда власть сатаны уже была подорвана, когда трещали стены генерал-губернаторства доктора Франка, мы все еще были преследуемыми, нас все еще пронизывали злые взгляды, и мы все еще должны были быть бдительны и осторожны.

(Франк - "хозяин Польши", приговоренный к смерти на Нюрнбергском процессе и повешенный в 1946 году)

Тебе хочется немного покоя? Но война нервов еще не закончена; еще хватают людей на улице, на железнодорожной ветке Гродзиска, делают обыски в домах. Тебя вновь окружает воздух "малины".

Даже в те дни, когда Красная Армия стояла уже у ворот, "зеленые мундиры" рыскали по улицам и собирали кровавую жатву. И именно теперь, когда день освобождения уже занимался вдали, немецкий террор был страшнее, чем в те дни, когда на горизонте было черным-черно. У нас было такое чувство, будто мы тонем у самого берега.

Но мы не дали усталости и равнодушию овладеть нами. Мы чувствовали себя отрубленными ветками вырванного с корнем дуба, единственными и осиротевшими, и все же в сердце стучало и не покидало нас сознание того, что мы - сыны народа, который выстоит и будет жить, сыны еврейской страны, которая еще расцветет, сыны мира, который станет лучше.

Два месяца - от исхода из Промыка до прихода Красной Армии - были, как и прежде, тревожным временем немецкого господства. Нам предстояло выстоять, но не каждому в одиночку, а всем вместе, хоть и были мы рассеяны и разлучены. Как и раньше, нити связи тянулись от одной "малины" к другой: в Гродзиске, Бервинове и других селениях, где были наши товарищи.

Стены халуцианского дома пали, но крыша его все еще над нашими головами, и он все еще стоит в нашем сердце.

И ДЕНЬ НАСТАЛ...