Мазур совсем было собрался встать и помочь, но вдруг узнал «штабс-капитана».

— Ого, — почти весело сказал он, не трогаясь с места. — Какие люди в гости к нам…

— Кузьмич! — взвыл новый жилец, пытаясь на четвереньках добраться до двери. — Христом Богом прошу, сука, посади в соседнюю!

— сиди, ваше благомордие, — весело посоветовал в окошечко Кузьмич. — И убьют, так невелика потеря — потешат душеньку напоследок. А у меня ты давно в печенках сидел, так что нет к тебе никакого расположения…

И окошечко звучно захлопнулось.

«Может, в самом деле удавить гада?» — лениво подумал Мазур. Так ведь, чего доброго, не уберут, до утра оставят, будет тут валяться…

Штабс после долгих усилий поднялся-таки на ноги, прижался к противоположной стене и взвыл:

— Ну, подходи, суки! Подходи! Кто первый?

Лицо у него было опухшее — памятка от жизнерадостных таежных комаров — глаза самую чуточку отсвечивали безумием, однако не похоже, чтобы окончательно рехнулся.

Толстяк с кровожадным выражением лица на четвереньках пополз к краю нар, волоча звенящие цепи.

— А-атставить, — громко сказал ему Мазур. — Не люблю тех, кто храбер задним числом…

Толстый бросил на него злой взгляд, но вернулся на место. Штабс презрительно прищурился — пожалуй, он лучше владел собой, чем показалось сначала. Тогда с нар вознамерилась было слезть Виктория, однако Мазур без церемоний придержал ее за цепь, пожал плечами:

— Мне что, нянькой при вас состоять?

— Пустите! — она дернулась, повернулась к мужу. — Ну, а ты что сидишь? Опять будешь свечку держать? Знаешь, что он со мной делал? И как? Слизень… — В ее голосе прозвучало такое презрение, что Мазуру стало неуютно. — Иди, свечечку попроси, у тебя хорошо получается…

— Вика… — доктор, побагровев и рыская взглядом, попытался взять ее за руку.

Она гневно вырвалась:

— Иди ты! — кивком указала на Ольгу. — Почему ее здесь никто не трахает? А? Почему ее не трахают, а надо мной собственный муж свечку держит? Ой, ты и мразь… Подойди, дай ему в морду!

— Вика, да кончай ты, — ухмыляясь, посоветовал штабс. — Подошла бы лучше, да отсосала, кто знает, вдруг последний раз оргазм ловишь… И не смотри ты так страдальчески, я ж помню, что колодой ты не лежала, а примерно с середины процесса очень даже активно подмахивала…

Доктор полез с нар. Пригнувшись и подобравшись, штабс сказал крайне многообещающе:

— Ну подойди, фершал сраный, без яиц останешься… Ну?

Доктор неловко затоптался у нар и потому безнадежно упустил момент, когда следует без всяких колебаний бросаться и бить. Мазур мысленно плюнул, Викторию ему было по-настоящему жаль. Штабс молча скалился, и вид у него был по-звериному внушительный. Уже спокойно, зная, что драки не будет, с улыбкой процедил:

— Нет, Виктоша, может, и правда перепихнемся напоследок? Все ж приговоренные, что в этикет-то играть?

— Ну, хватит, — сказал Мазур громко. — Лично я намерен отдыхать, а потому попрошу тишины. И если ее не будет, я ее сам постараюсь создать… Всем понятно?

— О! — сказал штабс удовлетворенно. — Наконец-то в камере появился толковый капо, душа радуется…

Мазур слез с нар, вразвалочку подошел к нему, мирно постоял рядом, глядя, как тот нервничает, потом сделал неуловимое движение ногой. Штабс рухнул, как подкошенный, но Мазур успел его подхватить, бережно опустил на пол, присел рядом и тихо сказал:

— А с тобой мы сейчас, выкидыш сучий, побеседуем. Я у тебя буду спрашивать все, что знаешь про охоту, а ты — отвечать подробно и серьезно…

— Не пойдет, — сказал тот спокойно. — И на хрен мне это сдалось? Умри ты сегодня, а я — завтра, вот тебе и вся простая житейская мораль.

— Знаешь ведь кое-что?

— Ну и знаю, а смысл?

— Водки дам, — сказал Мазур. — Целехонькую бутылочку, гульнешь напоследок. Вообще, обсудим варианты…

— В напарники зовешь?

— Возможно, — сказал Мазур. — Хоть ты и козел, а придется…

— Не пойдет. Не нужен мне ни напарник, ни водочка — я уж лучше завтра на трезвую голову попытаюсь сдать себе хорошую карту…

— Ладно, — сказал Мазур. — Коли так, так дак… Методику спецназа по части душевных бесед с пленными знаешь? У меня времени нет, попробую самое простенькое и надежное — берется спичка, заталкивается головкой наружу в твой окаянный орган, и поджигается, понятно. Запоешь, как Шаляпин, вот только писаться потом не сможешь… Ольга, кинь спички!

Он не блефовал — коли уж попался такой «язык», грех было не использовать ситуацию, тут не до гуманизма.