Буханка хлеба, блок сигарет «Опал», коробка спичек, двухлитровый пластиковый баллон, наполненный водой под пробку. И все. Консервы дрянноватые, китайская свиная тушенка, в которой только и хорошего, что название «Великая стена». Хлеб, правда, свежий, коврига весом с килограмм, домашней выпечки. Спасибо и на том…

Он застегнул на талии пояс с ножом. Тщательно уложил наган в боковой карман пронзительно-алой куртки. Повернулся к Ольге:

— Брось-ка свой коробок.

Почал упаковку, вытащив один презерватив — и тщательно, герметично упрятал в него спички, обе коробки. На всякий случай, мало ли какая вода попадется на пути… Остальные девять резинок можно при необходимости пустить в ход, чтобы связать что-нибудь, тут знаменитая прочность презерватива как нельзя более кстати… И вместо фляги для воды сойдет запросто. А если уж совсем кровожадно — можно насыпать песка и грохнуть по темечку кого-нибудь вроде штабса, летальный исход гарантирован. Презерватив — вещь многосторонняя для того, кто толк понимает…

Теперь только глянул на часы. Вертолет вез их примерно полчаса. Можно, конечно, предположить подвох и здесь — скажем, от заимки до этой прогалинки всего километр-два, их везли кружной дорогой, а вот охота пойдет напрямик… И все же на месте Прохора Мазур отвез бы «дичину» как можно дальше на север. Поди угадай, что творится под черепушкой у Прохора. Одно ясно: нужно немедленно отсюда сматываться…

Оглянулся. Ольга уже дисциплинированно стояла с рюкзаком на спине. Толстяк и доктор все еще копались в своих, словно рассчитывали, что по ошибке туда положили компасы и черную икру. Виктория растерянно поглядывала то на мужа, то на Мазура. Один штабс-капитан держался орлом: стоял, прислонившись плечом к толстенному стволу кедра и курил, с нехорошей ухмылочкой пялясь на Мазура. Его правая рука лежала на поясе рядом с ручкой ножа, он был зол, собран и, несомненно, опасен. С превеликим удовольствием Мазур прихлопнул бы его прямо сейчас — ради избавления от будущих сложностей. Но, увы, еще не чуял в себе должной степени озверения.

— Шевелись, интеллигенция, — сказал Мазур громко.

— Мон шер, вы что, собираетесь их тащить за собой? — удивился штабс.

— Собираюсь, — отрезал Мазур.

— Мобилизация принудительная?

— Ну что вы, — сказал Мазур. — Сугубо добровольная. Никого я не удерживаю. Времени чертовски мало, пора трогаться…

— Мысль чрезвычайно дельная, — фыркнул штабс. — В спину, правда, не шмальнете?

— Слишком мало у меня патронов, — откровенно признался Мазур.

— Совсем хорошо. Тогда позвольте и мне капельку побыть Бонапартом… — Он выплюнул окурок, тщательно затоптал его во мху (чисто машинальным жестом, позволявшим угадать в нем опытного таежника). Оттолкнулся плечом от ствола, подошел к Виктории и решительно похлопал по плечу. — Пошли, Виктоша. Прошлые обиды забудем — кто старое помянет… Я-то тебя отсюда выведу на Большую Землю. А с твоим соплем ходячим пропадешь. И с майором пропадешь. У него на шее будет куча народу, который ему не сват и не брат, а у меня — ты одна… Уберегу как-нибудь. Шевелись, времени нет… Считай, я у твоих ног.

И улыбнулся — уверенно, нагло, блеснув отличными зубами. По-хозяйски развернул молодую женщину к чащобе лицом, легонько подтолкнул, обернулся:

— Никто не против?

Егоршин слепо бросился на него. Штабс играючи, одним грациозным движением сшиб доктора в папоротники, бросил:

— Сиди, козел…

Ольга негодующе уставилась на Мазура. Тот пожал плечами — в конце концов, какие у него были права? Игра начиналась самая что ни на есть первобытная, и таковой ей предстояло и оставаться. И все же…

— Стоять, — сказал Мазур штабсу, выпустил рюкзак. — Иди один, золотко, если тебе неймется…

Он ничуть не жалел доктора — просто пришло вдруг в голову, что этот скот, наигравшись, при первых же сложностях бросит бедолажную Вику в тайге. Нельзя же всерьез полагать, что он вдруг воспылал к черноволосой необоримой нежнейшей страстью? Во-первых, удобная игрушка, во-вторых, ее пайка…

— Иди-ка один, — повторил он, стоя вполоборота к улыбавшемуся штабсу.

Краешком глаза надежно держал его — и отреагировал мгновенно, всего лишь присел на полусогнутых. Нож свистнул над его головой, звучно вошел в дерево.

— Ну вот, давно бы так… — осклабился Мазур, кидаясь вперед.

Штабс не поддался на довольно детскую по исполнению попытку повернуть его лицом к солнцу, предпринятую Мазуром только ради того, чтобы прощупать противника. Отражал удары он довольно хватко, но Мазур после разминочной серии быстро понял, что имеет дело, вероятнее всего, с офицером-десантником, обычным парашютистом, стандартным, и, что важнее, давненько не тренировавшимся всерьез. Наверняка отставной…

Когда Мазур подробно все прокачал и понял, с кем имеет дело, решил поторопиться. Невидимый секундомер все громче и противнее клацал над самым ухом. Уход, нырок, каскад точных ударов…

Штабс рухнул в высокие, по грудь, заросли папоротников, куда его успел загнать «морской дьявол». Мазур нанес еще два точных удара, обеспечивавших с полчаса безмятежного беспамятства, наклонился, проверил, не напортачил ли. Нет, все гладко, никакого притворства… Преспокойно снял с поверженного врага пояс с ножнами из черного пластика. В конце концов — как только что подметил недавно штабс, — не сват и не брат… Следовало бы добить, но рука не поднялась — женщины смотрели так испуганно и жалобно… Жизнь штабсу он, по крайней мере, оставил. А там — как Бог положит…

Подошел к кедру, выдернул глубоко засевший нож, сунул его в ножны и затянул пояс на талии Ольги — он только сейчас подметил, что женщин ножами снабжать не стали.

Виктория смотрела на него растерянным, непонятным взглядом. Мазур вспомнил, что в ее походке, когда двинулась было вслед за штабсом, было не в пример больше решимости, нежели колебаний, ухмыльнулся про себя и ничего не сказал — пусть у эскулапа голова болит, бедная баба в полной прострации, не знает, к кому и прилепиться, дуреха…