— стоп, — сказал Мазур.

Вынул наган, прокрутил барабан так, чтобы на сей раз патрон встал напротив дула, сунул в карман Ольге. Она глянула недоуменно, с тревогой:

— Ты что?

— Передаю временно полномочия, — сказал Мазур. — Вы сейчас, орлы, двинетесь простым курсом — во-он на ту сопку. И на ее вершине сделаете привал. Дотуда километров семь. Быстрее дойдете — длиннее будет привал, ясно? А я вас догоню.

— Неужели спасать… — вырвалось у Егоршина.

— Никого я не собираюсь спасать, — сказал Мазур искренне. — Просто подвернулся удобный случай глянуть на погоню. Они там обязательно потеряют след… надеюсь. Будет время посмотреть, с кем имеем дело. Доктор, вы, главное, без глупостей. Если что, отыщу в тайге без труда. — Он блефовал, но надеялся, что ему это сойдет. — Чтобы непременно ждали на той вершине. Олечка, при нужде бей по ногам…

— Вы что? — возмущенно фыркнул доктор. — Я ж не собираюсь…

— Я шутейно, — осклабился Мазур. — Марш!

Оставшись в одиночестве, он, кроме тревоги за Ольгу, ощутил еще и несомненное облегчение. Тревога, в общем, стала всего-навсего неотъемлемой принадлежностью бега и оттого потеряла остроту, а вот внезапное одиночество словно гору свалило с плеч, враз включились наработанные рефлексы и инстинкты, он скользил меж деревьев бесшумно и хищно, как встарь.

Увидев подходящий кедровый молодняк, остановился и вынул нож. Пора было всерьез подумать об оружии. Ольгу чуточку жалко, но то, что ей предстоит, не смертельно…

Он возился недолго. Осмотрев подрост, срубил деревцо и сделал из него палку длиной сантиметров восемьдесят и толщиной пальца в два. Тщательно срезав ветки, сделал на концах две зарубки. Принялся истреблять вовсе уж молодые кедрушки — и вскоре рядом с палкой лежала дюжина палочек длиной в локоть. Мазур сложил их под деревом, бросил рядом одежду, заметил место и вышел к откосу — голый, перепоясанный ножом, с биноклем на шее. Выбрал подходящее место, залег за стволом.

Выкурил сигаретку. Расслабился и долго лежал. Задача была простейшая — ждать, но порой это-то как раз и хуже всего…

Прошло полтора часа, а желтое пятно посреди равнины все еще не двигалось — толстяк лежал на том же месте. Стараясь смотреть туда как можно реже, Мазур уделял внимание главным образом опушке, где они тогда разувались. Стояла густая, спокойная тишина, и неудержимо тянуло проснуться…

Два часа. Пошел третий. Показалось, что уловил краем глаза некое шевеление на равнине. Стал искать место, где лежал толстяк, и не нашел. Нет, все точно — по прямой от того вон приметного дерева… Черти его унесли, что ли?

Ага, вот в чем фокус! Из ямы с темной водой, окруженной высокими кочками, торчит голова, толстяк зачем-то спрятался в воду по шейку… «Зачем-то?» Мазур обострившимся звериным слухом уловил отголосок звонкого собачьего бреха. Пожалуй что, заметить с опушки лысую макушку мудрено…

Мазур, припав к земле, затаил дыхание, машинально оглянулся на небо — увериться, что солнечный лучик не блеснет ослепительным зайчиком на фиолетовых линзах…

Сначала из тайги комочками выкатились собаки — снежно-белая и черная с белыми пятнами. Точно, лайки, совсем небольшенькие, — хорошая лайка прямо-таки миниатюрна, чтобы ее при нужде можно было упрятать в заплечный мешок и таскать по тайге, не особенно напрягаясь.

Обеих держал на длинных сворках невысокий человечек в брезентовой куртке и черных штанах, с темной повязкой на голове, самую малость напоминавшей чалму. Два километра — не столь уж большое расстояние для двадцатикратного бинокля, и Мазур легко рассмотрел, что лицо у человечка, несомненно, азиатское, морщинистое, с раскосыми глазами и плоским носом. Эвенк или другой таежный абориген. А это уже хуже…

Лайки резво пронеслись по траве и остановились там, где начинались кочки. Растерянно заметались, поднимая брызги, — до Мазура долетал их звонкий, как колокольчик, обиженный лай. С первого взгляда было ясно, что они потеряли след. Судя по поведению эвенка — для простоты будем считать его эвенком, — он сообразил это даже раньше Мазура. Насколько удалось понять по жестам, прикрикнул на собак, заставив их сесть, вытащил трубочку и задымил, присев на корточки, философским и напрочь отрешенным от всего сущего пустым взором каменной бабы глядя на равнину. Вновь показалось, что они встретились глазами, — но Мазур пересилил себя и бинокль не опустил. Голова толстяка не шелохнулась, застыл, как увидевшая сову белка.

Из тайги цепочкой стали выходить люди в камуфляжных комбинезонах, и высоких черных ботинках. Мазур насчитал восемь. Пятеро с охотничьими ружьями, у остальных висят на плече короткие автоматы — ну да, баре и оберегающая челядь… Все восемь были в густых накомарниках, Мазур не видел лиц. У одного из автоматчиков за спиной — весьма объемистый зеленый рюкзак, похоже, «абалаковский». Несомненно, та, что идет третьей, — женщина, по движениям видно, по пластике. А вот опознать среди охотничков Прохора Мазур не смог, как ни пытался. Не так уж долго они общались, сидящий за столом человек выглядит совсем иначе, нежели шагающий…

А шагали они все не быстро, но и не медленно, в хорошем и выгодном ритме опытных таежных ходоков, все восемь. Ничуть не спешили, но выглядели неотвратимо, как судьба. Сбились в кучку вокруг эвенка, — а тот что-то объяснял, помогая себе скупыми жестами, тыча пальцем на равнину. И никаких тебе приборов на шее, ничего похожего — значит, всех «клопов» удалось вывести, и то достижение… Правда, остаются собаки. И их клятый вожатый… Они, похоже, совещались — спокойно, без дерганой жестикуляции, как люди, столкнувшиеся с досадным, но, в общем, ничуть не удивившим препятствием. Очередная уловка бегущей от охотников лисы, следует принимать, как должное… Оттого-то они Мазуру и не нравились: потому что были собранными, опытными, хваткими…