Как бы там ни было, а лучше всего будет — поднять всех на крыло и рвануть с утра марш-бросок. Приняв решение, Мазур быстро направился к шалашику.

Доктора нигде не видно. На куче лапника, прижавшись друг к другу, что родные сестрички, дрыхнут Ольга с Викой. Что ж не разбудил, обормот, чем думал?

Мазур сердито огляделся, стоя в тишине. Тихонечко свистнул, но Егоршин так и не появился.

И тут до него дошло. Он опустился на корточки, растолкал «женский батальон», шепотом поторопив:

— Вставайте живенько!

И, безжалостно подхватив под мышки еле продиравшую глаза Ольгу, отодвинул в сторону, потом так же поднял Вику. Стал копаться в лапнике, как будто припасы сами по себе могли убежать в тайгу…

Бесполезно. Перекинул с места на место всю кучу, но так ничего и не нашел. Исчезли обе банки тушенки, исчез завернутый в мох кус полупрожаренной маралятины. И бинокль. И лук с десятком стрел. И одна из фляжек с водой. А вместе с немудреной экипировкой, разумеется, исчез и хер доктор.

Все рассчитал, паскуда. С тех пор как он расстался с Мазуром, прошло больше четверти часа. Вокруг — бескрайняя тайга, четыре стороны света и триста шестьдесят румбов. В погоню кидаться бессмысленно — он, Мазур, не Дерсу Узала и не Чингачгук. Доктор либо чешет сейчас со всех ног в паре километров отсюда, либо затаился в укромном местечке — вернее всего, первое. Это не внезапный порыв, где там, обмозговано тщательно. Вполне возможно, не день и не два назад — ждал удобного момента, не решался…

Мазур яростно пнул ногой кучу лапника. Женщины сонно и недоуменно таращились на него.

— С-сука, — сказал он. — Козел. Гондон гребаный, убил бы…

И в самом деле убил бы. За бинокль и подчищенные под метелку нехитрые запасы еды. Лук — ерунда, запасная тетива в кармане безрукавки, и праща — вот она, не стал ее доктор красть, обращаться не умеет. Несомненно, он забрал бы и остальные фляжки — да вот незадача, рук не хватило, тащить было бы неудобно…

— Убью… — выдохнул Мазур, прекрасно понимая, что не убьет — где искать? Как искать?

Хорошо еще, три оставшихся пачки сигарет в кармане лежали — иначе и их бы прихватил, сука, от комаров отбиваться… Конечно же, не было никакого незнакомца в комбинезоне. Да, с бухты-барахты такое не выдумаешь, тут все обмозговать нужно…

— Карманы проверьте, — бросил Мазур женщинам. — Живо!

Вика, моргая, таращилась на него — и вдруг, Мазур по лицу видел, поняла. Словно постарела вдруг. Протянула:

— Быть не может…

— Может, — сказал он жестко. — Карманы проверьте, кому говорю! Обе!

Вика опустила руки в карманы, зябко повела плечами — и показала ему пустые ладони, прошептала:

— Спички пропали…

Ольга, зло поджав губы, продемонстрировала Мазуру вывернутые карманы — и у нее, скот, исхитрился оставшиеся полкоробка вынуть…

— Ерунда, девочки, — сказал он без особой грусти. — У меня еще две коробки, как чуяла душа. Лук сделаю новый, это нетрудно, а в тайге, откровенно говоря, чем меньше народу в группе, тем и лучше — и прокормить легче, и вообще…

— То-то мне показалось, в карманы лезут… — сказала Ольга. — С чего это он вдруг…

— Он не вдруг, — сказал Мазур. — Он, выползок, все хорошо прикинул. Решил, что в одиночку будет легче. Вика, он ориентироваться по солнцу что, умеет?

— Немного, — мертвым голосом сказала Вика, кивая, словно механическая кукла. — Турист все-таки.

— Ну, понятно, — сказал Мазур. — Поскольку у нас все шло, в общем, как по маслу, решил, что и один справится. Конечно, может из тайги и выйти, если человек подонок, это еще не означает, что он неловкий и неумелый… Но признаюсь честно, Виктория, если наши тропки где пересекутся, я ему все ребра пересчитаю так вдумчиво, что и ЭВМ лучше не справится…

Вика долго и безнадежно смотрела на него, потом присела на корточки и захлебнулась плачем. Рыдала долго и самозабвенно, размазывая слезы ладонями. Мазур ей не мешал, а сунувшуюся утешать Ольгу поймал за косу и, сделав страшное лицо, отвел в сторонку, шепнул:

— Иди пописай, жалельщица…

Потому что самое лучшее в таком положении — дать выплакаться всласть, и точка. Она же не от нежданной разлуки с муженьком плачет, даже не от обиды за предательство — просто переполнила чашу эта поганая капелька, вот и хлынуло в три ручья…