Шрифт:
Я знал только одно, и это было особенно страшно, если она только кивнёт и поманит, я пойду за ней, куда бы не позвала. Только бы снова видеть её, целовать, просыпаться рядом с ней… Хотя бы ещё раз проснуться рядом с ней…
Но в зале её не было. Я почувствовал бы. Я бы сразу понял. Я всегда знал, где она. Теперь понимаю, почему: я чувствую колебания среды, создаваемые Майкой, потому что я настроен на неё, я в резонансе с ней, я почувствую, если она только приблизится, окажется на расстоянии десятка шагов. Так было ещё в школе, так осталось и теперь.
Поэтому я быстро успокоился и толково и даже вдохновенно рассказал докторам всё, что собирался. И в эти сорок минут я впервые подумал, а не потому ли я занялся именно этой темой в своё время, что она связана с медициной, будто инстинктивно стремясь быть ближе к делу, которым занимается Майка…
После лекции ко мне подошёл один из местных светил и задавал много пытливых и толковых вопросов, на которые я с удовольствием ответил, пригласив его к нам в лабораторию стать медицинским куратором от акушерства. И он с радостью согласился. Мы договорились с ним о встрече.
– Иван Генрихович, с каким-то Юргенсом будем работать, хирург гениальный, весь такой… знатный, вальяжный, – рассказывал я Ивану Генриховичу о том разговоре, сразу запомнив примечательную для меня фамилию.
– Юргенс? И как зовут его? – заинтересовался старик.
И тут только я вспомнил, что он рассказывал когда-то о своём отце и фамилии…
– Погодите-ка, это… Валентин Валентинович его зовут. Не…
Иван Генрихович побледнел и снял очки, будто протереть, как всегда делал, когда волновался.
– А лет ему сколько? – спросил он пересохшим голосом.
– Лет… – рассеянно проговорил я, вглядываясь в него. Только бы с сердцем плохо не стало… – Постарше меня… лет… на десять, надо думать. Может поменьше.
– А если это мой брат? – сказал Иван Генрихович медленно.
Он сидел на диване в своей комнате, всё те же книжки, настольная лампа и даже кресло, только диван я давно заменил ему на новый.
Я сел рядом.
– Может и брат. Хочешь, чтобы я сказал ему? – спросил я. Иногда вот в такие минуты я называл приёмного отца на «ты».
Иван Генрихович снова надел очки и посмотрел на меня уже сквозь толстые желтоватые стёкла.
– Не стоит. Я… кто я такой…
– Брат, – сказал я, удивляясь, как это кто?.. – Или думаешь у него сорок братьев?
Но он покачал головой:
– Нет, Василий, я отрёкся от родства, – он вздохнул.
– Да когда это было! И какое время! И… сколько тебе самому было, ещё ребёнок…
Но Иван Генрихович упрямо дёрнул сухой птичьей головой:
– Какие времена… Дело не во временах, времена делают люди. Ты вот не отрёкся от матери, до самого конца. А я… Нет, Василий, мне… стыдно. Что я скажу брату? Так боялся, что даже отчество не взял отца?.. Стыд какой…
Так мне и не удалось переубедить старика. Но на Юргенса я смотрел теперь с особенным интересом.
Глава 2. Искорки
Да, работать с Юргенсом оказалось одно удовольствие. Он не только умный и заинтересованный в проблеме человек, но и на удивление любознательный, он интересовался всем, что видел, каждым этапом работы, хотел изнутри понимать, как и что мы делаем и как это будет в результате работать.
Это правда. К осени я, можно сказать, с головой ушёл в работу с курчатниками. И этот Василий Андреевич мне нравился, умняга и без заносчивости прочих физиков, не строил из себя гения, хотя, когда я слушал с какой лёгкостью он рассуждает обо всех этих атомах, циклотронах и молекулярных бомбардировках, мне казалось, я говорю с богом олимпийцем, в его устах и руках всё получалось стройно и красиво, как Божье творение. Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы не ахать, как пятикласснику, раскрыв рот, слушая его. Если всё получится, мы шагнём в новую эру медицины…
Я рассказывал об этом Майе дома, и тут уже мог позволить себе восторженный тон. Майя слушала заинтересованно, как умеет только она.
– Он даже с виду чудак, – улыбаясь невольно, вспоминая чудные футболки Метлы, как его звали его сотрудники, со всякими «Gun’s & Roses», совсем такими, как люблю я сам.
– Что, как Перельман? – спросила Майя, усмехаясь.
– Да нет, иного порядка, куда более сексуальный.
Майя засмеялась:
– Ты стал разбираться в мужской сексуальности?
– Ну, ладно тебе… Но я же могу понять разницу. Нет, этот эдакий современный гений, смесь панка и металлиста.
– Старый панк? – захохотала Майя. – Или металлист в наколках?
– Да ну тебя! Наколок я не видел, кто его знает…
– Слава Богу, хоть наколок не видел! – не унималась Майя, – А то я уж напугалась, что ты влюбился в него, так восторженно рассказываешь!
– Ну что за стерва! – засмеялся и я, поймав её в свои объятия, зарываясь лицом в волосы и с наслаждением вдыхая аромат…