– Смогу, – кивнула девушка.

– Господин Холодович, записывайте, – обратился Путилин к помощнику пристава.

Иван Егорович нервно засопел, но приказание начальника сыскного отделения исполнил. Полицейский из участка принес перо, чернила и бумагу, и теперь носил чернильницу за Холодовичем.

Прошли три комнаты дома, не исключая и кухни. Список оказался невелик, несколько серебряных безделушек, носильные вещи старика и шкатулка, в которой Синицын хранил свои сбережения.

– Скажи, Софья, почему ты не жила с дедом? – спросил уже при выходе из дома Путилин.

Девушка опустила голову и покраснела.

– Мне отец не разрешал, они с дедушкой поссорились и знать друг дружку не хотели, вот я с ведома матушки сюда и наведывалась.

– А где проживаешь?

– На Двадцать Пятой линии… Только не говорите батюшке, что встретили меня здесь, иначе… – и она до крови прикусила нижнюю губу.

– Обещаю, – сказал Путилин. – Но если понадобишься, тебя найдет мой помощник. Вот и он.

К Путилину со спутницей приближался Михаил с хитринкой во взгляде, словно узнал в толпе что-то стоящее.

– Ну, ступай, – Иван Дмитриевич легонько подтолкнул в плечо Софью. – Вижу, вижу, что новости несешь. Давай, братец, просвещай меня по нашему, ставшему теперь таковым, делу.

– Погодите, Иван Дмитриевич, – Жуков зашептал Путилину на ухо. – Видите, кого помощник пристава в сторону отводит?

– Неужели Петька Голдыш? – изумился начальник сыска.

– Он самый, – подтвердил Миша. – Посмотрите на его лицо. Неспроста он здесь появился! Ох, неспроста.

– Думаю, ты прав. Пока с ним господин Холодович беседует, рассказывай, что удалось узнать? Вижу, так и пышешь сведениями.

– Кое-что удалось узнать, – таинственно прошептал Жуков.

– Не томи.

– Серафим Елантиевич Синицын жил бобылем…

– Это я знаю, далее.

– Имел будку на Сытнинском рынке, где торговал птицами. Говорят, что деньги у него водились, но самое главное, что день тому ныне убиенный приходил к околоточному и жаловался, что днем к нему в дом залезли воры и украли вещей на тридцать целковых, даже ризы сорвали с икон, видимо подумали, что они золотые. Но околоточный Сазонов только посмеялся над стариком и заявил, что тому привиделось.

– Любопытно.

– Вот именно, Сазонов даже не ходил в дом, когда старик заявил, что дверь не взломана, стекла целы.

– Голдыш?

– Может быть, он же по таким делам.

– Поговорю с Холодовичем, я видел, как он то ли целковый, то ли трешку сунул Петьке.

Подходить к помощнику пристава не пришлось, он сам подошел к начальнику сыска.

– Я думаю, дело скоро разрешится наилучшим образом, – лицо Холодовича светилось довольством, и глаза блестели от удовольствия, что, мол, и без сыскной обойдусь.

– Уж не с Петькиной ли подачи? – Путилин смотрел не на Ивана Егоровича, а за Голдышем, наблюдая за поведением и чувствами, читаемыми на круглом со шрамом над верхней губой лице, а самое главное, Иван Дмитриевич не упускал из виду взгляд Петьки, какой-то настороженный и цепкий.

– Да, – признался помощник пристава, – он мне доложит об убийцах, сегодня разузнает.

– Убийцах? – Путилин прикусил губу.

– Так точно, я ему сказал.

– Понятно, пойду все же с ним поговорю.

– Господин Путилин, вы отбиваете у меня агентов, – обиженно произнес Холодович.

– Я только перекинусь несколькими словами.

Иван Егорович тяжело задышал, словно остался недовольным, что столичный сыскной начальник стремится отобрать у него лавры нашедшего убийц.

Иван Дмитриевич вальяжной походкой большого начальника подошел к Петьке Голдышу и, взяв за руку, отвел подальше от любопытствующей толпы.

– Ну, здравствуй, Петя, – слащавым и нежным голосом проворковал Путилин, когда они отошли подальше.

– Здравия желаем, ваше превосходительство, – громким голосом ответил Голдыш.

– Не на параде, не кричи, забыл мое имя-отчество? – поморщился Иван Дмитриевич и добавил: – Какими судьбами?

– Никак нет, Иван Дмитрич, не забыл, – Петя сглотнул скопившуюся слюну. – Вот шел на рынок, увидел – толпа стоит, вот любопытство верх и взяло.

– Ясненько, – теперь они стояли друг против друга, и Путилин внимательным взглядом следил за глазами и лицом Голдыша, – уж не твоих ли рук дело?