Что Люка и Тима удастся ликвидировать, Стэкхаус не сомневался. Пришепетывающий голос в Нулевом телефоне либо удовлетворится этим, либо нет. Тут от Стэкхауса ничего не зависело, что странным образом успокаивало. Видимо, он носил в себе латентный вирус фатализма со дней Ирака и Афганистана, просто не осознавал этого раньше. Он сделает все, что может, все, что в человеческих силах. Собаки лают, караван идет.

В дверь постучали, заглянула Розалинда. Она что-то сделала с волосами, и это явно пошло на пользу ее внешности, чего нельзя было сказать о наплечной кобуре. Кобура на Розалинде выглядела слегка сюрреалистично, как праздничный колпак на собаке.

– Пришла Глэдис, сэр.

– Пригласите.

Вошла Глэдис. На шее у нее болтался респиратор, глаза были красные. Вряд ли она плакала, так что раздражение скорее всего возникло из-за химии, которую она смешивала.

– Все готово. Осталось добавить только жидкость для чистки унитаза. Отравим их по первому вашему слову. – Она резко, решительно тряхнула головой. – Гул сводит меня с ума.

Стэкхаус подумал, что с ума она сошла уже давно, хотя насчет гула права. Самое страшное, что к нему невозможно притерпеться. Только вроде бы свыкся, как он становится громче – и не в ушах, а в голове. Затем резко падает до прежнего, чуть более сносного уровня.

– Я говорила с Фелицией, – сказала Глэдис. – То есть с доктором Ричардсон. Она наблюдала за ними по своему монитору. По ее словам, гул нарастает, когда они берутся за руки, и стихает, когда они расходятся.

Стэкхаус и сам сделал такое же наблюдение. Как говорится, для этого не надо быть семи пядей во лбу.

– Скоро уже, сэр?

Он глянул на часы:

– Часа через три. Система ОВКВ расположена на крыше?

– Да.

– Возможно, я смогу отдать вам приказ, когда придет время, а возможно, и нет. События могут развиваться довольно быстро. Если услышите стрельбу перед административным зданием, травите их, даже если я не успею отдать распоряжение. И назад. В здание не спускайтесь, просто пробегите по крыше до Восточного крыла Ближней половины. Понятно?

– Так точно, сэр! – Она ослепительно улыбнулась. Той самой улыбкой, которую ненавидели дети.

Двенадцать тридцать.

Калиша наблюдала за детьми из Палаты А и думала про Марширующий оркестр штага Огайо. Отец болел за футбольную команду университета, и Калиша всегда смотрела соревнования с ним за компанию, но на самом деле ей нравился только перерыв между первой и второй половинами игры, когда оркестр («Гордость Каштанников! [63] » – всегда объявлял комментатор) выходил на поле. Музыканты одновременно играли на инструментах и выстраивались в фигуры, которые можно было увидеть только сверху. Фигуры были самые разные, от «S» на груди Супермена до фантастического динозавра из «Парка Юрского периода». Динозавр вышагивал, кивая рептильей головой.

У детей из Палаты А музыкальных инструментов не было, и, берясь за руки, они составляли всего лишь круг – неправильной формы, ведь туннель был узкий, – однако в них чувствовалась такая же… как-то это называется…

– Синхронность, – подсказал Никки.

Калиша вздрогнула и обернулась. Он с улыбкой отбросил рукой челку, чтобы Калиша могла заглянуть ему в глаза. Завораживающе красивые глаза, надо признать.

– Очень сложное слово даже для белого мальчика.

– От Люка услышал.

– Ты с ним на связи?

– Типа того. Временами. Трудно сказать, какие мысли мои, а какие – его. Во сне лучше слышно. Когда не сплю, мои мысли все забивают.

– Вроде помех?

Ник пожал плечами:

– Наверное. У тебя тоже получится, если ты откроешь сознание. Когда они встают в круг, слышно лучше. – Он кивнул на детей из Палаты А, которые вновь бесцельно бродили по туннелю. Джимми и Донна ходили вместе, взявшись за руки и покачивая ими туда-сюда. – Хочешь попробовать?

Калиша попыталась не думать. Поначалу оказалось неожиданно трудно, но когда она прислушалась к гулу, стало легче. Гул был вроде ополаскивателя, только не для рта, а для мозга.

– Чего смешного, Ка?

– Ничего.

– А, усек, – сказал Никки. – Промывание мозгов вместо промывания рта. Неплохо.

– Я что-то слышу, еле-еле. Наверное, он спит.

– Скорее всего. Хотя, думаю, скоро проснется. Потому что мы проснулись.

– Синхронность, – сказала она. – Мудреное слово, как раз в его духе. Помнишь, нам давали жетоны для автоматов? Люк называл их «вознаграждением». Еще одно мудреное слово.

– Люк исключительный, потому что жутко умный. – Никки глянул на Авери, который спал, привалившись к спящей Хелен. – А вот Авестер исключительный, потому что он… ну…

– Просто потому что он Авери.

– Ага. – Никки ухмыльнулся. – Здешние придурки разогнали его двигатель, а регулятор поставить забыли. – Улыбка у него, надо признать, была такая же завораживающая, как и глаза. – Это они вдвоем все сделали. Люк – шоколад, Авери – арахисовая паста. Каждый сам по себе ничего бы не изменил. А вместе они – конфеты «Ризес» и взорвут нахрен эту лавочку!

Калиша рассмеялась. Сравнение было глупое, но точное. По крайней мере, так она надеялась.

– Мы по-прежнему заперты. Как крысы в заткнутой трубе.