Шрифт:
– Да. Никаких выкрутасов.
– Приятно слышать.
Зик открыл бутылку с голубой жидкостью. Резко запахло спиртом, и Зик вытащил огромный термометр – почти в фут длиной. Ладно, не в фут, но все-таки очень длинный…
– Снимай штаны и перегнись через этот стул, Люк. Локти на сиденье.
– Только не…
Только не при Глэдис, хотел сказать он, однако дверь в кабинет уже была закрыта. Глэдис ушла. Может, из деликатности, а может, ее просто достало это дерьмо. Каламбур непременно повеселил бы Люка, если бы не ужас перед стеклянным штырем, которому в ближайшее время предстояло исследовать неизведанные глубины его организма. Таким термометром ветеринары, наверное, измеряют температуру лошадям.
– Только не что? – Зик помахал термометром в воздухе, словно мажоретка – жезлом. – Только не этой штукой? Извини, дружок, придется. Приказ начальства.
– Не проще обзавестись электронным? Всего за полтора бакса в любой аптеке. А с бонусной карточкой и того дешевле…
– Умничать будешь с друзьями, а тут – снимай штаны и нагибайся. Или я сам тебя нагну. Поверь на слово: тебе это не понравится.
Люк медленно подошел к стулу, расстегнул ширинку, спустил штаны и нагнулся.
– А вот и наша попка!
Зик встал перед ним. В одной руке он держал термометр, в другой – банку с вазелином. Он окунул градусник в банку, достал и показал Люку здоровенный шмат прозрачного желе на конце. Люк подумал, что так должен заканчиваться какой-нибудь пошлый анекдот.
– Видишь? Смазки предостаточно, больно не будет. Расслабь попку и помни: пока я придерживаю твой зад только одной рукой, твоей анальной целке ничто не угрожает.
Он обошел Люка сзади, обдав его мощной вонью прокисшего пота. Склонившийся над креслом Люк напомнил себе, что он не первый, кого в Институте подвергали этой процедуре. Стало немного легче… но не слишком. Комната была битком набита современной техникой, а этот лаборант собрался измерять ему температуру самым древним и примитивным способом. Зачем?!
Чтобы меня сломать, понял Люк. Чтобы я почувствовал себя подопытным кроликом, а подопытных кроликов не спрашивают, как им лучше измерить температуру. А может, им вообще не нужно знать температуру моего тела. Может, так они просто говорят нам: Раз мы можем запихнуть тебе в зад эту штуку, то что еще мы можем туда запихнуть? Ответ: Что угодно.
– Напряжение нарастает, да? – спросил Зик откуда-то сзади. И этот сукин сын почти смеялся.
После унизительной и довольно долгой возни с ректальным термометром Зик замерил Люку давление, рост и вес, надел ему на палец пульсоксиметр, заглянул в горло и нос. Все данные он тут же заносил в блокнот. К тому времени в кабинет вернулась Глэдис: она потягивала кофе из чашки с ромашками и гнусно улыбалась.
– А теперь укольчик, – сказал Зик. – Ты ведь не станешь сопротивляться, зайка?
Люк помотал головой. Больше всего на свете ему хотелось вернуться в свою комнату и стереть с задницы вазелин. Ничего позорного в том, что с ним случилось, не было, но почему-то он чувствовал себя опозоренным. Униженным.
Зик всадил ему укол. На сей раз никакого жара, да и боль быстро прошла.
Лаборант стал смотреть на часы и шевелить губами, отсчитывая секунды. Люк повторял за ним – только губами не шевелил – и успел досчитать до тридцати, когда Зик опустил руку и спросил:
– Не тошнит?
Люк помотал головой.
– Металлический привкус во рту есть?
Только привкус апельсинового сока.
– Нет.
– Хорошо. Теперь посмотри на стену. Видишь какие-нибудь точки? Или круги?
Люк помотал головой.
– Ты ведь говоришь мне правду, приятель?
– Да. Ни точек, ни кругов, ничего.
Зик несколько секунд смотрел ему в глаза (Люк едва не спросил, не видит ли он там точек, однако вовремя сдержался), потом встал, демонстративно отряхнул руки и повернулся к Глэдис.
– Ну все, уводи. Доктор Эванс просил Люка заскочить после обеда на проверку зрения. – Он показал пальцем на штуку, напоминающую проектор. – В четыре часа.
Люк хотел спросить, что это за проверка зрения такая. А потом передумал. Какая разница? Хотелось есть (голод никуда не девался, что бы с ним ни делали), а больше всего хотелось поскорее отмыться. Чувство было такое, словно его – почему-то напрашивалось литературное словцо – опустили.
– Не так и ужасно, правда? – спросила Глэдис в лифте. – Настращали тебя, а дело-то ерундовое.
Люк хотел предложить ей проверить это на собственной заднице. Никки точно предложил бы. Увы, он не Никки.
Она опять слащаво улыбнулась – ее улыбочка прямо-таки наводила ужас.
– С каждым днем ты ведешь себя все лучше, и это замечательно! Вот тебе жетончик. Нет, бери два. Я сегодня щедрая.
Люк взял.
Позже, стоя под душем – вода текла по его волосам и лицу, – он снова поплакал. У них с Хелен все-таки было что-то общее – желание, чтобы все это оказалось сном. Он бы все отдал, даже душу, чтобы проснуться утром у себя дома, когда солнечный свет лежит на кровати, словно второе покрывало, и учуять доносящийся с кухни запах жареного бекона. Слезы в конце концов высохли, и Люк вдруг ощутил в себе что-то помимо горя и смятения… что-то жесткое. Некую скальную породу, стержень, о существовании которого он раньше не догадывался. Ему стало немного легче.