Этот звук оказался куда страшнее его фантазий и обрывков диалога врачей вместе взятых. Скоблившая саму душу боль и чужое отчаяние проникали в него через кожу, сквозь каждую пору, а потом начали разрывать изнутри.

Вадим не мог больше находиться там и ушёл, едва передвигая ногами и оставляя того мужчину один на один с его горем. Он долго и больше на автомате шёл по лестнице, смотря в никуда. Лишь поставив обе окаменевшие ноги на ступеньку, спускался на следующую, вцепившись пальцами в перила. В голове так и стоял тот вой, хотя их разделяла пара этажей. Вадим не мог понять, почему это так всколыхнуло его. Он не только видел смерть, но и убивал сам, однако никогда так не боялся. Ему хотелось сбежать — сорваться как можно дальше от вскользь затронувшего его горя. Ему хотелось вернуться — и закрыть собой Соню от той же руки, что забрала невинную малышку.

И теперь ему снова хочется вернуться обратно к сестре. Хоть на минуточку. На мгновение.

Вадим достаёт телефон и отбивает Кате короткое сообщение в вотсаппе:

«У неё всё хорошо?»

Одна галочка. Две. Вот они наконец меняют цвет. Проходит секунда. Ещё несколько.

«Да».

Вадим выдыхает.

«Ты ещё не уехал?»

«Нет».
– а потом запихивает телефон обратно и смотрит на Майкла.

— Всё хорошо? — спрашивает тот, едва они встречаются взглядом.

— И Вы думаете, что я соглашусь защищать убийцу ребёнка? — тихо, с презрением спрашивает Вадим.

— Надеюсь на это, — чуть помедлив, отвечает Майкл.

— Да пошёл ты.

Захлопнув папку, Вадим запускает её в оборзевшего янки и направляется к своей машине.

— Пожалуйста! — летит ему в спину.

Вадим игнорирует просьбу и мысленно посылает старика ещё дальше. Он проходит между пикапом и своей ауди, руками опираясь на капот хэтчбека, а потом выходит на пустую дорогу и достаёт из кармана ключи.

— Но Вы охраняли Мраморова! — замечает Майкл, слегка отставая от него по тому же маршруту и не решаясь касаться чужого авто под взглядом Вадима.

— Да! — соглашается он, вспоминая последнего клиента и нажимая на кнопку сигнализации. — И получил за это четыре пули.

— Та авария — просто случайность. Аня ребёнок, поймите же!

— А Настя что? Не ребёнок? — зло рычит Вадим, имея ввиду сбитую Мельниковой девочку шести лет.

Он не в силах открыть дверь и сесть за руль, лишь прожигать гневным взглядом американца и пытаться успокоиться. Но у него ни хрена не выходит! Слишком много всего навалилось за прошедшие полчаса, а кружки кофе и одной сигареты ему явно мало. Теперь ему остро не хватает душа и полноценного завтрака. Эмоции трёхдневной давности опять скоблят его душу пальцами Смерти, а грохот злосчастной перестрелки словно по ветру долетает до ушей, хотя на деле вырывается из памяти, как из распахнутой клетки. Он несильно ударяет по крыше своей красавицы, лишь бы чуть-чуть выплеснуть премерзкий коктейль из страха и боли. На эти самые «чуть-чуть» и становится легче, но заглушить ноющее чувство в старых ранах и левом предплечье не удаётся.

Вадим открывает дверь и первым делом закидывает рюкзак на пассажирское сидение. День начинает набирать обороты, прогревая асфальт, а ветерок нет-нет да срывается обжигающими кожу порывами. Вадим снимает пиджак и кидает его назад, желая только одного — сесть в машину и поскорее добраться до дома. Иначе застрянет в утренних пробках под июньским пеклом.

— Вадим, пожалуйста. — Майкл наконец выходит на дорогу и с заметной опаской подходит нему, останавливаясь за открытой дверью, как за барьером и никак не пытаясь его остановить. — Послушайте. Дело не только в похищении Ани.

— А в чём? — повышенным тоном спрашивает Вадим и ловит на себе удивлённый взгляд прохожего. — В её безрассудном поведении? Или во вседозволенности, потому что папочка прикроет даже после смерти двух человек? Чего Вы от меня-то хотите? Посадите её под замок и лишите интернета. Или слабо?

Вадим с вызовом смотрит на него. Майкл расстроенно отводит взгляд, признавая полное поражение. Вадим хмурится, а потом прижимает дверь к себе, пропуская мимо малолитражку. Ситуация складывается не очень, и ему всё сильнее хочется закончить разговор не столько из-за скорой жары, сколько из-за щедрого, но дерьмового предложения. Он видит, что после напыщенного веселья и деловой серьёзности Майкл открывает перед ним третий набор эмоций — страх и переживание. Они читаются в плотно сжатых бледных губах и сведённых, едва тронутых серебром бровях. А в голубых глазах мольба о помощи, словно он какой-то идол. Это заставляет его повременить со своими желаниями и дослушать до конца, не делая поспешных решений. Вадим ждёт, пока Майкл соберётся с духом.

— Все Ваши слова про Аню — горькая правда, — безрадостно начинает тот. — И камень в мой огород.

— А Вы тут при чём? Вы же ей никто.

— Я заботился об Ане с того дня, как её мать вышла с декрета, — Майкл с теплотой и лёгкой улыбкой говорит о тех времена. — Им с мужем было не до неё. Можно сказать, что я её воспитал. Или пытался воспитать хорошим человеком, но почему-то не вышло. Все её проступки — на моей совести.

Под гул проезжающих машин Вадим понимает, что короткая исповедь далась ему тяжело. Майкл явно не был готов к признанию собственной вины за длинный список деяний своей подопечной. А теперь он с надеждой ждёт его решения, словно руку помощи, повиснув над пропастью. Когда гул автомобилей стихает, Вадим всё же усаживается за руль.

Он откидывает голову на подголовник и прикрывает глаза. Мягкое и привычное телу кресло успокаивает его, а знакомая атмосфера расслабляет, помогая сосредоточиться на сложившейся дилемме. На одной чаше воображаемых весов он видит не только нынешние финансовые проблемы, но и будущие, которые появятся когда Соня выйдет из комы. А в приближении этого дня Вадим нисколько не сомневается, отринув любые сомнения. Всё это можно разом решить благодаря работе, которая сама нашла его — Ане Мельниковой. На другой же чаше обещание маме завязать с работой телохранителя и внушительный список проступков Ани, которые вызывают у него лишь отвращение к ней. И ни одна из этих чаш никак не может перевесить другую. Они едва ли не физически давят на Вадима, а вместе с ними и присутствие Майкла за полуприкрытой дверью. Тот словно понимает и принимает его внутреннюю проблему и не вмешивается, терпеливо ожидая вердикта.