Дарья слушала, не перебивая, лишь глаза распахивались все шире.

— И сейчас, говорят, он в… — Настя слегка запнулась. — его из борделя выставили, он там девку побил сильно…

— А ты откуда знаешь?

— Я подслушала. У Бутурлиных. Там разговор был. Говорят, девка рыдала потом шибко… и кровоподтеки по всему телу…

— Да… дела… — протянула Даша. — Вот откуда у Лизетты синяки на плече. Я еще спрашивала, но она лишь отмахнулась.

— Может, рассказать ей?

Фрейлина покачала головой:

— Лизка по уши втрескалась. Ее так просто не остановишь… да скажи ей, она слушать не будет, а к Михаилу Ефремовичу пойдет.

— Тогда одна надежда, что… — Настя прикусила язык, не желая даже упоминать имя начальника Тайной канцелярии. — Я слышала, что Волкова арестовать должны.

— Арестовать? За что?

— За непотребства эти, — призналась девушка, понимая, что чуть не проговорилась.

Вовлекать Дашу во все не хотелось. Та с недоверием посмотрела на подругу:

— С каких это пор за девок блудных да крепостных заступаться стали?

— Ну… — протянула Настя и, так и не придумав подходящий ответ встала, — Даш, засиделась я у тебя. Идти мне надо!

— Не хочешь говорить, так и скажи, — обиделась фрейлина. — Что ж сразу сбегать?

— Даш, сказать я тебе многого сказать не могу. Не моя это тайна, — девушка умоляюще посмотрел на подругу.

— Ну и Бог с ней, с тайной, — махнула рукой Даша. — Давай просто чай попьем. Выпытывать ничего я не стану…

— Спасибо, — Настя вновь присела на стул, но разговор уже не клеился, и девушка, допив чай и сердечно распрощавшись с подругой отправилась к дому Бутурлиных.

Остаток дня прошел крайне сумбурно. Анна Михайловна, попеняв Насте, что та отослала Тихона и ходит по улицам одна, удалилась к Александру Борисовичу, который все-таки чувствовал себя не слишком хорошо, возможно сказывалась сегодняшняя эскапада.

Сама Настя намеревалась почитать, но её постоянно отвлекали.

Сперва Гришин денщик Васька, вернувшийся из дозора перед борделем, сцепился с Тихоном, осмелившимся обнять Глашу. Шум был такой, что Белов выскочил из своей комнаты и буквально распинал дерущихся. После чего пообещал всыпать обоим парням, коли не угомонятся.

Пришлось успокаивать самого Гришу, все еще рвущегося надавать тумаков драчунам. Благо, что раны не открылись. Впрочем, чувствовал себя Белов вполне сносно и даже порывался сходить в казармы, после чего Настя пригрозила, что запрет жениха в чулане. Тот рассмеялся, но пообещал в казармы покамест не ходить.

После Настя направилась в людскую, чтобы отчитать Глашу за легкомыслие, но вид у девки был такой болезненный, что хозяйка лишь махнула рукой, наказав лечь в постель и отдыхать.

Стоило девушке вновь вернуться в комнату, как прибежал Степан с известием, что пожаловал отец Кирилл.

Когда Настя вошла в залу. Священник вполне мирно беседовал с хозяином дома. Анна Михайловна сидела тут же, у окна, но в разговор не вмешивалась, делая вид, что вышивает.

Полковой священник оказался таким же высоким, как и все преображенцы. Судя по свежим следам пороха на руках, отец Кирилл брал в руки оружие так же часто, как и кадило.

При виде девушки отец Кирилл нахмурился и с укором посмотрел на Белова, вставшего, чтобы поприветствовать невесту.

— Не сдержался, кобелюка!

Странно, но теперь Настя смогла сдержаться и не краснеть со стыда, лишь чуть вздернула подбородок.

— Был грешен, — спокойно признал Григорий, дожидаясь, пока невеста сядет, чтобы вновь плюхнуться в облюбованное кресло. — Но меж нами уже давно все решено, да и государыней приказ дан…

— А разрешение командира ты испросил? — продолжал священник зычным голосом, подходящим скорее для командования на плацу, чем для храма.

— Испросил, — подтвердил Бутурлин. — Отец Кирилл, полно тебе…

— Мне, Александр Борисович, по сану положено вопросы задавать, — возразил тот и повернулся к Насте, посмотрел на девушку с прищуром, точно сокол какой — Невеста-то согласна?

Настя заколебалась, вспомнила родителей Белова, последний разговор с Петром Григорьевичем и решительно кивнула.

— Меж нами давно уже все решено, — повторила она недавно сказанную Григорием фразу.

— А родители благословение дали? — допытывался священник.

Девушка вздрогнула, но оптом сообразила, что речь идет лишь о её родителях.