Когда подлетали к месту, пилоты позвали Егорыча в кабину, чтобы он подсказал, куда лучше приземлиться. Пес забеспокоился, побежал следом за хозяином, заскулил, но, увидев, что тот идет обратно, расслабился и даже лег.

Двигатель не глушили, и выходить Боцману было особенно страшно. Трава на мари только сверху казалась невысокой, а на самом деле она шелестела под работающими винтами и волнами расходилась до самых деревьев. Егорыч присел, обнимая свои таежные пожитки двумя руками, но Боцмана с поводка не отпускал до тех пор, пока шум улетевшей машины не затерялся среди сопок.

Зимовье было рядом. В двадцати метрах на самом краю мари, бил из-под земли родничок, и первое, что они сделали, – это растопили печь и поставили чайник. Пес ходил, обнюхивал зимовье, расталкивал под нарами металлические банки с продуктами, разгонял непуганых мышей. Внутри все было в порядке: на столе миски, кружки, керосиновая лампа, над нарами подвешены спальники, инвентарь для обработки шкурок, в углу – сухие смолистые дрова для растопки печки. Егорыч поменял батарейки в радиоприемнике, и когда тот заработал, Боцман от неожиданности даже присел и покрутил головой, расставив уши.

…Время летело стремительно, день за днем, подгоняемое морозами и первыми буранами. Снег ложился ровный, ветра утром не было. Тайга стояла чистая и красивая, только ручей тихонько журчал, приглушенный берегами, укутанными пушистым белым покрывалом.

Егорыч собрался быстрее обычного. Этого снега он ждал с нетерпением: ему предстояло в очередной раз посмотреть, как будет «работать» молодая собака. Они пошли в самые заветные места, о которых знал только он, где едва заметные приметы и следы показывали, что тут точно жили соболи. Опыт не подвел старого охотника: Боцман загнал на дерево большого «кота». Рассмотрев зверя получше, Егорыч увидел, что хвост распушенный, а значит, соболь вылинял. Егерь поднял ружье, долго примерялся, стараясь выстрелить в тот момент, когда среди веток будет хорошо видна голова.

Зверь упал, обламав тонкие обледенелые ветки. Собака перестала лаять и бросилась к месту падения. Темно-коричневая блестящая шерсть скользила по ветвям. Боцман подбежал к соболю, когда тот уже лежал на земле. Подскочил, вцепился, азартно несколько раз подбросил, перебирая зубами. Егорыч строго прикрикнул, пес выпустил зверя, но потом схватил опять, и лишь когда хозяин крикнул второй раз, нехотя положил соболя на землю и суетливо забегал рядом, посматривая наверх, словно ожидая, что на дереве еще есть добыча.

Потревоженная лаем собаки и выстрелом совсем рядом прокричала сойка. Егорыч бережно поднял соболя, отряхнул снег, иголки, подозвал пса и достал из кармана печенье. Боцман быстро его разжевал, проглотил, а потом стал нюхать соболя, смотреть хозяину прямо в глаза, сильно виляя хвостом, и, осмелев, попытался даже прихватить его зубами. В другое время и при других обстоятельствах Егорыч повел бы себя строже и наверняка наказал бы собаку. Но в этот раз, держа в руках еще теплого зверя, он понимал, что этот соболь – первый для Боцмана и… один из последних для него. Старый егерь только улыбался и вздыхал, просто наслаждаясь охотой.

День приближался к обеду, когда они вернулись в зимовье. Вечером, сидя у печки, Егорыч чаще обычного разговаривал с собакой. Боцман слушал ровный, хриплый голос, для приличия крутил головой и, лишь услышав кличку, вздрагивал, смотрел в глаза, морщил нос и растягивал в собачьей улыбке черные губы. Потом опять ложился, шумно дышал и с интересом смотрел, как от выдыхаемого воздуха взлетают лиственничные иголки.

Жизнь шла своим чередом. На следующий день пес загнал несколько белок, потом еще соболя… и еще. Постигая охотничью науку, Боцман кружил по тайге и работал, работал. По вечерам, лежа под нарами, засыпал, слушая гул печки, во сне вздрагивал, перебирал лапами, переживал увиденное за день. По всем правилам охотничьей науки ему бы не растягиваться в тепле, а, свернувшись калачиком, спать на снегу в ямке или, на худой конец, в сенях зимовья. Но хозяин не оставлял его на улице. Жалел…

Шли последние дни ноября. Снега выпало много, реки замерзли. Боцман познакомился с выдрой, и от этой встречи у него осталось несколько памятных шрамов. Соболи стали попадать в капканы, да и глубокий снег уже не давал собаке возможности работать и загонять их.

Однажды, обходя участок, они увидели чужие лыжные следы. Еще больше удивился Егорыч, когда увидел свежесруб-ленную жердь и соболий капкан. Преследование было недолгим. Вскоре они догнали двоих людей, поставивших к этому времени с десяток капканов. Боцман не знал, о чем они говорили, но по резкому тону хозяина понял: тот сердится.

Возвращаясь в зимовье, они сняли капканы чужаков. Снимали вдвоем. Забегая вперед, пес их злобно и старательно облаивал. Так усердно, что хозяин пошутил:

– Боцман, если ты так будешь лаять, то все капканы закроются сами.

Слов пес не понял, но тон их был дружелюбным. Он повернулся, проскальзывая по снегу, подпрыгнул, лизнул Егорыча в щеку и увидел в его глазах, в самой их глубине, тревожные огоньки.

К ночи подул западный ветер, мороз стал слабеть, деревья в тайге перестали потрескивать. Егорыч улегся на нары, долго ворочался, вздыхал. Боцман, набегавшись за день по глубокому снегу, уснул сразу, но среди ночи проснулся от незнакомых и непонятных звуков… Прислушавшись, заметался по зимовью, яростно рыча. Пламя рванулось по облитой бензином двери, забралось под крышу, охватило всю избушку. Хозяин схватил ружье, куртку, резко толкнул дверь, выскочил. Из тайги раздались выстрелы, обычные – точно так же стрелял Егорыч на охоте. Но только после этих выстрелов он, ахнув, упал в снег. Пес бегал вокруг хозяина, лизал еще теплые руки и не мог понять, почему он не поднимается. Не мог понять, почему вдруг резкий запах крови и едкого дыма наполнил воздух, воздух, который был уже не нужен убитому охотнику.