— Больше всего мне жаль, что приходится говорить это в момент, когда…. когда мы, может быть, никогда….

Я мог бы ответить ей в тот момент, что не стоит отчаиваться, и что надолго мы в этой яме не задержимся, но внезапно почувствовал ее горячее дыхание, а затем и губы на своих рубах. Поцелуй был робкий и, казалось, неумелый, но задуматься над тем, почему госпожа Сазеренн не умела целоваться, у меня не получилось. То ли сказались последствия удара при падении, то ли действие наркотика, но голова моя закружилась, и я снова почти потерял сознание.

А когда очнулся, осознал, что почти вжимаю орденскую посланницу в ту самую глиняную стену, изо всех сил демонстрируя, как же надо целоваться. И осознание того, чем занимаюсь, почему-то нисколько мой пыл не умерило, а только добавило больше осознанности движениям. Наши губы почти не отрывались друг от друга, ладони госпожи легата успели проникнуть под мой плащ и пытались согреться под моим жилетом, а мои собственные конечности уже успели ощупать плечи и спину госпожи Сазеренн и набирались смелости для того, чтобы спуститься ниже. Но не успели.

— И долго ты здесь собирался сидеть, Этьен? — голос мэтра Рагнума прозвучал излишне громко и недовольно. А я даже и не заметил, как открыли погреб. — Кхм…. Вижу, что долго.

И крышка во второй раз с громким стуком упала на место.

— Что? — госпожа Сазеренн отстранилась и добавила, прерывисто дыша: — Как?! Это был профессор Рагнум? Что…. что он здесь делает?!

— Сам не знаю, — недовольно ответил я. — Я наказал ему сидеть в поместье, но он, видимо, решил своевольничать и поучаствовать в аресте.

Я вздохнул и сделал вид, что не замечаю, что мои ладони так и не покинули ее талии.

— Аресте?! — а вот госпожа легат это заметила и немедленно высвободилась из захвата. Пришлось объяснять.

— Я всерьез отнесся к вашему предположению, что преступники могли пожелать провести ритуал этой ночью. Как видите, вы не ошиблись, — то, что я не видел при этом ее лица, очень мешало. — Они все-таки меня заметили или догадались, что это был я здесь вчера днем, и решили избавиться.

— Но как же арест? И профессор? Как он здесь оказался?

— Так я и хотел сказать вам, что решил устроить здесь засаду.

— Засаду?!

— Да, только не здесь, а за особняком, — вздохнул я, — а себя я решил использовать в качестве наживки.

— Наживки?! А я?!

— Ну, вы сами…. последовали за мной, — почему-то я чувствовал себя одновременно подлецом и болваном.

— Так профессор и ваши люди…. Они все время были здесь?

— Не все время, а с тех пор, как мы покинули особняк Нарзаля, — пояснил я.

После моих слов воцарилось молчание, которое я списал на то, что у госпожи Сазеренн закончились вопросы, что поставило меня перед дилеммой: снова положить ей руки на талию или звать Рагнума, чтобы тот спустил в подвал лестницу. Однако госпожа легат решила этот вопрос за меня. От звонкой пощечины мне заложило ухо, а ладонь орденской посланницы обожгла мою правую щеку не хуже кипятка.

— Вы все запланировали…. Вы знали! — голос ее был полон в некотором роде справедливого возмущения. — Вы знали, господин Винтерфилд, что нас спасут, оставили меня в неведении и …. И воспользовались!

Если в первой части обвинения было здравое зерно, то последняя истине никоим образом не соответствовала. В конце концов, это не я полез к ней с поцелуями!

— Вы глубоко заблуждаетесь, госпожа Сазеренн, — попытался охладить ее я. Возмущалась она столь же пылко, как и целовалась. — Я ничего подобного….

Но та слушать меня не пожелала.

— Хватит! — выкрикнула она, закрепив свой приказ новой пощечиной, но уже слева. — Профессор Рагнум! — крикнула она наверх. — Спустите же, наконец, лестницу!

Крышка погреба открылась, будто пройдоха только того и ждал. Госпожа легат, гневно сверкая глазами, от моей помощи отказалась, ловко вскарабкалась по шаткой конструкции и, ни разу не оглянувшись, скрылась из виду.

— А ты? — поинтересовался Рагнум после того как проследил взглядом за удаляющейся орденской посланницей. — Будешь дальше размышлять о вечном или допрашивать задержанных?

— Где они? — спросил я, моментально оказавшись рядом с мэтром, вольготно устроившимся на крышке от погреба, и тоже присел на край ведущего вниз проема. Уже занимался рассвет — оказалось, за всей моей беготней прошла вся ночь — и при тусклом свете восходящего солнца пробившего себе дорогу в сарай были видны уже не сваленные в кучу, а разбросанные по всему полу едва тронутые огнем деревяшки. Дверь сарая была выбита полностью и лежала, треснув пополам, там же у входа.

А подвал, в который мы с госпожой Сазеренн попали, оказался в самом темном углу, слева от двери — может быть из-за этого мы его и не заметили в первое посещение этого места.