– Верно. Да. Само собой. Итак. Всего несколько вопросов. Сэмми быле транс-женщиной. Не могли бы вы сообщить мне, какова была ех половая ориентация?

– Мне, честно говоря, не нравятся определения типа “гей” или “гетеросексуал”. Не нравились они и Сэмми. Как я уже сказал, это все…

– Спектр. Ага. Понял, но мне нужно знать Сэмми. Я расследую ее убийство.

– Ех убийство, – поправил Роб. – Прошу вас чтить ех выбор. – Тут он слегка всплакнул.

– Простите. Ех убийство. Мне необходимо знать об онех все.

– Хорошо. Если настаиваете на ярлыке, видимо, оне быле гетеросексуал.

Мэтлок понимал: ему следует соображать, что это означает. Понимал, что придется разобраться, что означает “гетеросексуал” применительно к женщине, которая биологически была мужчиной. Попробовал угадать.

– То есть… это означает, что ех привлекали мужчины?

– Да. Если это действительно важно.

Мэтлок порадовался, что угадал правильно. Но уместить это у себя в голове ему все равно было трудно. Он знал, что следует попросту принять это: он живет в мире, где правильно называть человека с членом, которого сексуально привлекает другой человек с членом, – если один из этих людей определяет себя как женщину, – гетеросексуалом. Мэтлок предположил, что если два человека с членами, определяющие себя как женщины, вступят в половые отношения, называться такие люди будут лесбиянками. Но уверен в этом не был.

– Часов за семь до того, как Сэмми убили, у онех состоялся незащищенный анальный половой акт, – продолжил Мэтлок.

– Да, со мной, – произнес Роб, и слезы навернулись у него на глаза. – Перед тем как оне собралесь уходить, мы занимались любовью.

– То есть вы состояли в отношениях?

– Господи, – воскликнул Роб, сморкаясь, – вы всё хотите запихнуть в коробочку, да? Мы были друзьями. Друзьями в самых разных смыслах слова. Чудесными друзьями, в замечательных смыслах. А теперь ех больше нет! Какой-то подонок ех убил. Чего же вы, блядь, его не ловите?

Действительно, чего же? А то, что совсем никаких улик.

Ни единого следа на месте преступления. И на теле ничего. Никаких записей с камер наблюдения во время убийства, кроме сотен размытых фигур людей на улицах, окружающих парк. Убийце либо невероятно повезло, либо он очень ловок и чрезвычайно подготовлен.

– Мы делаем все, что в наших силах, – довольно жалко произнес Мэтлок, отхлебывая приторный чай.

И тут зазвонил его телефон. Экран сообщил, что это Дженин Тредуэлл. Мэтлок извинился перед Робом и принял звонок, ожидая очередной выплеск из-за все того же скандала с обвинением жертвы.

– Когда вернешься в Ярд, загляни ко мне, если можешь, Мик, – сказала Дженин. – Попрошу твоего мнения по одному глухому делу, на которое нас попросили глянуть. Есть кое-какое политическое давление. Хотят, чтобы мы вернулись к “Тису”.

– К “Тису”? Опять? – Мэтлок удивился. – Господи. Еще один?

Он хорошо помнил ту полицейскую операцию, состоявшуюся вслед за раскрытиями похождений Джимми Сэвила в 2012 году, и знаменитую охоту на знаменитостей за их сексуальные преступления былых времен. Несколько лет назад ему казалось, что и дня не проходило без того, чтобы какой-нибудь престарелый экс-диджей не появлялся в воротах своего загородного дома, чтобы свалить все на 1970-е.

– А я думал, там уже всё. И что у нас за знаменитость на повестке дня?

– Сэмюэл Пипс.

Родни Уотсон, актер, изобразил “внимающее” лицо. Сосредоточенное. Увлеченное. Не дискриминирующее. Лицо, которое, как предполагал Родни, льстит журналистам, когда они берут у него интервью. Лицо человека, готового усваивать новое. Почтительно относящегося к уму и заслугам того, с кем человек разговаривает, кем бы тот ни был. По временам Родни удерживал такое лицо аж до сорока пяти секунд подряд, прежде чем ринуться в свой очередной десятиминутный монолог.

В этом же случае за своей спокойной ясноглазой заинтересованностью Родни еще и прятал потаенное злорадство.

Он же попросту взял да и развернул все это задом наперед. Крах карьеры, какой угробил бы кого помельче, Родни Уотсона не одолел.

Не только уже возник вчерне его новый спектакль по Пипсу “Чудовище! Суд над Сэмюэлом Пипсом”, с прицелом на масштабные гастроли, предваряющие ожидаемый значительный лондонский показ, но и благодаря инициативе #ПомнимИх – авторства его новой подруженьки исторички Крессиды Бейнз – Родни сделался символом “пробуднутости” среди пожилых мужчин. Тем самым белым стариканом-гетеросексуалом, который прям врубился.

В то утро они с Крессидой уже отработали вместе Радио 4 и Эл-би-си, а теперь были на ай-ти-вишной “Лоррейн” [45] . Шик. Лоррейн – утренняя легенда с громадной армией тетенек в поклонницах. Родни льстил себе, что он у тетенек в чести. Они все еще помнили его возвращение в роли Хитклиффа в похотливой версии “Грозового перевала” 1990-х на Канале 4, где от него потребовалось засветить задницу средь диких болот. Программа с Лоррейн – классический шанс подтянуть тетенек на свой тур “Чудовища!”. Глядишь, для следующего своего театрального девичника провинциальные дамочки выберут его, а не “Маму”, блядь, “мию!” [46] .