– Ладно, – ответила дочь.

– А то они готовы все сглонуть. Бывало, в старые времена, жених кладку готовил. А теперь, у кого невеста, хоть кожу сыми – и все мало.

– Давай я чемодан понесу, – сказала дочь.

– Ладно, иди. Себя неси.

Они хоть и были – мать с дочерью – друг другу под стать: обе крупнотелые, высокие, но Ольга гляделась крепче, подбористей. И даже сейчас, с ношею, она шла легко, и слышно было в ночи не ее, а дочери дыхание.

Пока к хутору подошли, встала луна, круглая, рыжая, но светила белым. И хутор, крыши домов его засеребрились, высокие тополя – раины, могучие вековые груши поблескивали листвой, белела облетающая черемуха, тяжелые гроздья сирени угадывались в палисаднике, в полутьме.

Хутор спал, в домах – ни огня. Подошли к своему двору. Даже сейчас, в ночи, подворье гляделось завидно: за новым забором и воротами, светящими белью, просторный дом, а рядом – летняя кухня, под шифером – сараи и, шиферный же, огромный сенник сахарно сиял под луной.

Во дворе Ольга поставила чемодан, дочери приказала: «Отпирай», сама же обошла подворье, проверяя скотину.

Корова шумно вздыхала, жевала жвачку и, хозяйку во тьме угадав, повернула к ней голову, коротко взмыкнув.

– Чего, хорошая моя? Наскучала? Вот она и я.

Свиньи пыхтели в своем куту. Козы и в ночи не знали покоя: слышно было, как они постукивают копытцами по деревянному полу. В птичнике кагакнул гусак, и птица заволновалась.

У Ольги на душе отлегло: все в порядке. Она вошла в отпертый дом, сказала:

– Давай ложиться. Ныне лишь до подушки добраться.

Но сразу она не уснула. Слушала дыхание Розы в соседней комнате, думала о ней. К свадьбе теперь все было готово – не стыдно отдавать. Семья Фетисовых, в которую дочь пойдет, неплохая. И сам жених – парень славный. Но как сложится жизнь… Младшая дочь прибаливала. Возили ее в областную больницу, потом в Тбилиси, к китайцу, который иголками лечит. В глубине души Ольга считала, что дочери нужно замуж. Она была крупнотелая, рано повзрослев. Выйти замуж, родить – и все как рукой снимет: головные боли, частые слезы. Теперь осталось недолго ждать.

И для самой себя Ольга ожидала хорошего. Дочь уйдет, руки развязаны, сама – хозяйка. Тогда и Михаила можно со спокойной душой принимать. Не украдкою, не таясь, а брать его в дом и лепить новое гнездо – теперь уж до веку.

Ольга заснула. А Роза лежала, смежив ресницы, все не верилось ей, что эта тишина и покой – взаправду.

Она устала от московской беготни, от дороги. И в доме родном приходилось бывать не очень часто. В школе – интернат. Теперь – техникум. Какой год – у себя лишь наездами.

Лунный свет пробивался в окно, и казалось, дух майской ночи струится в комнату. Бывало раньше, она приносила в дом ветки черемух, сирени, ставила их в банки.

В переднем углу краешек иконы светил, медный оклад его снизу. И сразу вспомнилась бабушка, баба Куля, и нехорошо сделалось на душе. Как она сейчас?

С бабушкой Акулиной – бабой Кулей, отцовой матерью – расстались недавно. Всю жизнь она жила в этом доме, а теперь ушла.

Это случилось прошлым летом, под осень. Роза уехала на практику и месяц не была дома. А вернулась – бабушки нет.

– Где баба Куля? – спросила она у матери. Мать раздражения скрыть не могла:

– Увеялась твоя баба Куля, и Господь с ней.

– Куда ушла?

– А куда ей Господь приказывал, к родной дочери, в Борисы.

– Что случилось?

– Ничего не случилось, – уходила от ответа мать. – Тама у нее родная дочь, а здесь кто? Мне она – чужая тетка. И весь сказ.

– Какая тетка… – заплакала Роза. – Она бабушка наша родная. Она нас с Таней воспитала.

Мать взъярилась. Никогда ее Роза не видела такой злой.

– Она вас воспитала? Да? А я?! Так-то ты с матерью родной?! Отец из меня жилы тянул… Прибрал его Господь… И опять я – пришей-пристебай. Нет, я, я в доме хозяйка! Хоть чуток да в своей воле пожить. Без чужого указу!

– Мама, – просила Роза. – Не надо так. Давай бабушку возвернем. Она – наша родная.

– Нет. Чужая тетка!

Прежде не замечала Роза меж матерью и бабой Кулей каких-нибудь свар. Жили дружно. Отец выпивал. Баба Куля всегда его ругала, держа сторону матери. После смерти отца ничего будто не изменилось. А вот теперь…

– Давай бабушку возвернем, – просила Роза.

Мать заплакала, запричитала:

– Уйду! Сама из дома уйду! Бабка тебе дороже! Вот и живи с ней, а я уйду! Или чего сделаю над собой, нету мне жизни!

Мать плакала редко, и Роза испугалась.

Позднее она не раз просила бабушку вернуть, но все тщетно.

На хутор Борисы, в новое бабушкино жилье, Роза съездила один раз и больше не захотела. Тетка Мария так встретила, такого наговорила, что Роза не знала, как ноги унести.

И теперь, вспоминая о бабе Куле, Роза надеялась помирить с нею мать на свадьбе. Приедет сестра Таня, вместе попросят мать. Помирятся, ведь сколько лет прожили, – считай, всю жизнь. Тем более мать остается в доме одна. А это несладко.