Есть человек, который видит себя рядом с ней.

Он казался разумным. Человеком здравомыслящим в лучшем смысле слова: повидавшим жизнь, со своими недостатками… Иными словами, нормальным. Редкая птица. И Людивине казалось, что оба они по-своему дополняют недостатки друг друга. Хорошая основа для долгих отношений.

Остановись. До этого еще далеко.

Но искра надежды уже загорелась. Совсем крошечная, но все же. И эта надежда, какой бы эфемерной она ни казалась, радовала Людивину. Ей хотелось лелеять эту искру, беречь ее, чтобы она не угасла. Кто знает, что из нее получится со временем? Праздничный костер до небес?

Или страшный пожар.

Подходя к дому, Людивина заметила фургон перед воротами и выругалась. Она никуда не собиралась на машине, но, если вдруг понадобится выехать, придется сигналить на весь квартал.

Она вошла в сад, зимой казавшийся очень печальным. Придется поработать над ним следующей весной, когда будет время. Надо посадить кустарники и растения, которые выглядят повеселее в межсезонье. Сейчас казалось, что она идет по кладбищу среди скелетов растений, торчащих из могил.

Она погрузилась в свои мысли, отвлеклась, обдумывая бытовые хлопоты, как вдруг из-за угла, от лестницы, ведущей в погреб, показался человек. От неожиданности Людивина заметила лишь собачий поводок, который тот держал перед собой.

– Извините, я ищу свою собаку, – заявил он, пока она стояла оторопев.

Едва услышав эти слова, даже не попытавшись рассмотреть лицо, скрытое под козырьком кепки, она все поняла.

Ее рука метнулась к висящему на боку «зиг-зауэру».

Поводок щелкнул, словно кнут, и ударил девушку по запястью, отвлекая ее внимание от другой руки.

Удар электрошокером.

Все мышцы Людивины напряглись, нервы свело судорогой, в голове сверкнула белая вспышка.

Что-то упало, ее рот накрыли влажной, чем-то пропитанной тряпкой, и все вокруг закружилось.

Дурманящий запах пробрался в самое горло. Она попыталась задержать дыхание, но чуть не задохнулась. Попыталась сопротивляться, но руки и ноги не двигались, словно залитые гипсом. Тогда она рефлекторно, желая выжить любой ценой, сделала резкий глубокий вдох.

Все, в чем она была уверена, пошатнулось, и ее поглотил мрак.

Сеньон склонился над раковиной, плеснул в лицо водой и принялся наблюдать в зеркале, как по щекам cтекают капли. Глаза у него были красные. Тяжелая ночь.

Летиция его замучила.

После нападения на казарму жена умоляла его уйти из жандармерии. Бросить все и уехать на юг, к солнцу. «И кем я буду работать? – спросил он. – Охранником в супермаркете? Или в ювелирном магазине? И в конце концов схлопочу пулю от недоноска, который вообразит себя Робертом Де Ниро из боевика? Нет, серьезно, Лети, ты правда хочешь, чтобы я бросил всю свою жизнь, карьеру, все, что я люблю?..»

Они уже вели этот разговор полгода назад, когда Летиция очутилась в том жутком автобусе. На этот раз Сеньону казалось, что она слишком драматизирует.

Он ударился об угол аптечки и про себя обругал ванную комнату, где такому гиганту, как он, было слишком тесно.

Летиция ждала его в коридоре, держа в руках пеструю серую толстовку с крупной надписью: «ПЛОХИШ».

– Держи. Та, что на тебе, не подходит к штанам.

Она хотела помириться. Сеньон знал ее лучше всех – это был ее способ сказать: «Видишь, я подошла к тебе, я забочусь о тебе, так что не сердись и тоже постарайся» или что-то еще более длинное и запутанное. Летиция никогда ничего не делала наспех, особенно когда речь шла о примирении.

– Я думал, красный с зеленым – хорошее сочетание, – признался Сеньон, стараясь говорить как можно мягче.

Летиция покачала головой:

– Ты прав. Оставайся следователем, там ты, во всяком случае, звезда.

Они молча смотрели друг на друга в полутьме коридора. Сеньон провел по ее лицу широкой ладонью. Она притянула его к себе.

Он очень любил жену и всем сердцем надеялся, что она не станет и дальше уговаривать его бросить работу. Ведь он сделает что угодно, лишь бы сохранить их счастье.

Сеньон пришел на работу последним: так происходило с тех пор, как он решил раз в два дня отвозить близнецов в школу. Точнее, он думал, что придет последним, пока не заметил, что Людивина в кабинете отсутствует.

– Лулунатора еще нет? – удивился он.

Так они называли ее за глаза – гибрид уменьшительного имени и Терминатора. Сама Людивина терпеть не могла это прозвище, полагая, что оно совсем не отражает суть, и умоляла придумать что-то другое, ну хоть поженственнее.