Черт подери.

Мьеликки Нейт откидывается на кровати. И плевать, что это движение пробуждает в синяках память о каблуках Лённрота. Прикоснуться своим сознанием к мыслям Дианы Хантер — это как приложить руку к телу питона на ветке, знакомое живое чувство в чуждом организме. Это ощущение выматывает, будто записанное сознание глубже и реальнее ее собственного. Во время обучения Нейт познакомилась с сознаниями убийц и самоубийц, хирургов и воров. Ни одно из них не обладало такой плотностью. Ближе всех, наверное, были космонавты. Нейт вспоминает этот опыт, одну из самых больших радостей выпускного рода: они сидели с друзьями у длинного стола в Хокстонской академии, вместе воскрешали одни и те же записанные личности, восхищались редкими профессиональными качествами героев Европейского космического агентства. Она вспоминала сварку в открытом космосе, раскаленный добела металл на фоне звезд, а под ногами — бесконечная бездна. Только она не казалась бездной, пока Нейт не вернулась в собственную голову. Для того человека — это было расстояние, которое пришлось пролететь.

Обычно у Нейт почти нет времени для такого личностного туризма, она вообще плохо относится к попыткам превратить переживание пиковых моментов чужих жизней в коммерческое предприятие. Ее радует, что до сих пор все они проваливались. Ее что-то тревожит в самой идее мира, где люди получают удовлетворение от жизни через чужой, опосредованный опыт, хотя Нейт и признает силу контраргументов: чтобы отправить человека в космос, требуются ресурсы высокотехнологичной экономики и вся история науки, так что любой может по праву ждать свою долю этой победы. Космонавты представляют миллионы других людей. И эта мысль возвращает ее к Диане Хантер, в мозгу которой скрывалась не одна подложная жизнь, а целых три. Три миража, уложенные друг на друге, так что провал первого становился входом во второй, и до бесконечности, все глубже и глубже. Эта запись словно зыбучий песок. Можно было бы проспать все эти дни, просмотреть всю цепочку за один долгий сон. Нейт суеверно радуется, что так не сделала. В глубине души она гадает, где бы проснулась и — точнее и куда тревожнее — кем.

Потрясающая защита. Ее создатель не пытался выстроить жесткий барьер, чтобы не допустить вмешательства, не стал создавать хрупкую стену против Свидетеля, но принял правила игры и сформировал глубинную защиту, в которой можно утонуть. Это не случайность и не каприз непредсказуемой реакции на препараты или атипичной психологии. Она сама либо кто-то другой это сделал с полным пониманием: когда — не «если», а «когда» — Свидетель коснется сознания Дианы Хантер, она сможет его запутать.

— Кто была та сумасшедшая, которая победила Свидетеля?

— Бессмысленный вопрос. Система дознания «Свидетель» никогда не сталкивалась с успешным сопротивлением.

— Но кем она была?

— Младшим администратором одной из фирм-субподрядчиков. Аномальный тип сознания. Выяснилось, что она жила в фантастическом мире, который почти целиком совпадал с реальным, но отличался в принципиально важных аспектах. Примите во внимание, это вопрос не веры или личного выбора, а непосредственно переживаемого опыта. Мельчайшее изменение в данном онейрическом психопространстве сделало бы ее совершенно дисфункциональной. Потребовалось серьезное вмешательство, чтобы исправить дефекты в глубинных нейроструктурах.

— Скопируй мне ее файл на случай, если эта история окажется важной.

— Сделано.

Только и всего? Кто-то изучил безумие этой женщины, проанализировал его и воссоздал? Кто же знает столько об устройстве и процедурах Свидетеля? Это сделала сама Хантер или кто-то ей помог? И если второе, то кто? Спору нет, нейробиологические факультеты с заметным теоретическим базисом существуют в двух десятках стран, но практические знания — другое дело. Сколько неудачных попыток потребовалось, чтобы довести этот трюк до совершенства? И что с ними стало?

А главное зачем? Запутать Свидетеля — да, хорошо, но ради чего? Чтобы что-то доказать? Или это тестовый образец для армии неуязвимых и неумолимых врагов? Либо это и есть армия — одна старушка с дурным характером, и весь ее коварный план заключался в том, чтобы умереть?

Если так, возникает тревожный экзистенциальный вопрос. Если процедура допроса стала причиной ее смерти, потому что она не хотела раскрывать свои мысли, и мы не сможем доказать, что они действительно обладали чрезвычайной важностью для национальной безопасности, что это значит? Система предлагает уверенность, через нее — гарантию справедливости и безопасности. Когда уверенности больше нет, справедливость и безопасность тоже под вопросом. Выдержит ли Система такую угрозу своей легитимности? Или попытка ее сохранить выхолостит саму идею Системы?

Если мы сможем наглядно показать такую цель, мысли Дианы Хантер и вправду представляли угрозу для Системы, машина была права. В таком случае под сомнением окажется не легитимность, а эффективность Свидетеля.

Что, конечно, соотносится с идущей сейчас в обществе политической дискуссией. Если бы Диана Хантер находилась под постоянным наблюдением, она не смогла бы разработать такую стратегию в уме, ее бы на этом поймали. Даже одного решения сделать подобное хватило бы, чтобы привлечь к ней внимание Свидетеля, и она была бы жива. В то же время Диана Хантер не была ни рецидивисткой, ни опасной психопаткой. Почему ей должны были заблаговременно вживить чип в голову?

Неужели это самоубийство из принципа?

А если выяснится, что да, насколько это плохо?

Инспектору приходит в голову, что она могла бы скрыть или фальсифицировать результаты своего расследования. Мьеликки Нейт — не машина. Она честная, но не лишена воображения. Она могла бы сразу положить конец всем пересудам. Диана Хантер окажется права, но об этом узнают только она сама и Нейт, а Нейт может пожаловаться на усталость и травматический опыт, попросить удалить это воспоминание. Может пойти против своих принципов ради Системы, чтобы никогда об этом не узнать. В чем-то это даже разумный обмен.